Поэтический вечер — всегда работа читающего и слушающего. Этот труд бывает разным: приятным, лёгким, титаническим, сизифовым, и как хорошо, когда слушатель потрудился не напрасно! Чего уж греха таить: каждому зрителю, кто хоть изредка бывает на поэтических мероприятиях, знакомы чувства: боже, это ужасно, побыстрее бы всё кончилось, или — господи, как это прекрасно, остановись, мгновенье, ещё хотя бы немножко послушать… Второе случается редко, впечатление от стихов и их создателя запоминается надолго, раз и навсегда очаровав,
Вечер 16 марта в Музее Серебряного века начался вполне обычно — приготовленные для выступления книги, цветы на столике, зрители (их было много и настораживало, хватит ли стульев, а то с третьего этажа придется нести, греметь, отвлекать внимание), негромкий голос спокойного ведущего Алёши Прокопьева и его короткие реплики по существу, и дальше целиком завладевшая всеобщим вниманием Нина Габриэлян.
Она могла бы держать зал несколько часов, и было
За час с небольшим Нина Габриэлян не только прочитала свои переводы стихов африканских, армянских, курдских, малайских, казахских и других поэтов, писавших в разные века, но и рассказала о каждом из них (они ведь стали любимыми для неё, в каком бы веке ни жили), о технических тонкостях переводов, о курьёзных случаях.
Многогранность её личности поражает — художница, поэтесса, писательница, критик, литературовед, на вечере она предпочла проявить себя только как переводчица. Хотя и от тех, кто не в курсе творческой биографии Габриэлян, не скрылось, к примеру, ее глубокое понимание живописи.
При разнообразии эпитетов, сравнений, ярких развёрнутых метафор автора отличает чувство меры, сдержанность, вкус, видение той грани, через которую нельзя переступать — иначе стихи станут грубыми, манерными. Мастера видишь по тому, как он умеет скрывать кухню, ремесло, тяжесть поисков нужного слова или определённого порядка слов для создания ритма, выбора рифмы и всего, что даётся с трудом, требует времени и колоссальных усилий. На выходе — никакой изнанки, грубых стежков, только блеск, красота, виртуозность.
Выпускница факультета французского языка Нина Габриэлян начинала с переводов франкофонной Африки — интереснейший опыт творчества. Позже ей предложили перевести поэта Ваана Терьяна (1885–1920). Она с радостью согласилась, ожидая, что в его стихах будет любимая ею солнечность полотен Мартироса Сарьяна, но, почитав стихи армянского символиста, обнаружила, что Терьян — сумеречный поэт. Нина рассказала, как в 1915 году Александр Блок отказался его переводить для «Антологии армянской поэзии», пояснив профессору П. Макинцяну, что его собственные стихи слишком похожи на строки Терьяна. Об этом упоминает и исследователь тройственной переписки Павла (Погоса) Макинцяна, Валерия Брюсова и Александра Блока
Вечер
Крыла расправил вечер. Тишина.
Мерцают сонно в небесах огни,
Закрой глаза, к моей груди прильни,
Пусть жизни ложь сольется с ложью сна.
Спустились тени, тихо шелестя.
Вздремнули сладко море и гора…
Златую сказку слушай до утра,
Дитя мое, о нежное дитя…
Лицом прильни к моей груди, грустя.
Забудь, что жизнь печальна и темна.
Пусть жизни ложь сольется с ложью сна,
Дитя мое, о нежное дитя.
Вздремнули сладко море и гора,
Мерцают сонно в небесах огни.
Закрой глаза, к моей груди прильни,
Златую сказку слушай до утра…[1]
В стенах Дома Брюсова Нина Габриэлян напомнила о том, что Терьян посвятил одно из стихотворений здешнему хозяину — прославленному символисту, народному поэту Армении, создателю школы перевода и Антологии 1916 года, непревзойденного памятника литературы, включившего древних и новых поэтов. Стихи Терьяна, посвященные Брюсову, переводились неоднократно, стоит привести их подстрочный перевод
Я был еще юношей, когда полюбил
Твою строгую,
И видел, как страшно обжигает сердца
Твое скрытое пламя из спокойных строк.
Среди армянских переводов Нины прозвучали стихи Константина Ерзнакаци (1250–1314),
* * *
Стать бы мне твоей рубашкой,
Шелковистой, тонкотканой —
Обнимать бы твою шею,
Прижиматься тесно к стану!
Стать бы мне твоею чашей
С влагой пьяною, багряной —
Наклоняться, проливаться,
Целовать твой рот румяный![2]
Особое внимание Нина посвятила Егише Чаренцу (1897–1937). Классик армянской литературы, имевший неслыханную славу уже при жизни, у каждого читателя свой — борец, патриот, жертва. По просьбе арестовывавших его сотрудников НКВД подарил им по экземпляру своей книги с автографом. Обвиненный в 1936 г. в контрреволюции, национализме, троцкизме, терроризме, поэт умер в тюремной больнице в 1937 г. Его тело вывезли в машине с надписью «Хлеб» и похоронили в горной местности, могила неизвестна. Чаренц ощущал неразрывную связь Армении и России, прекрасно знал и переводил русскую литературу. Как и Терьян, , посвящал стихи Брюсову, говорил о своей связи с Маяковским. У Нины Габриэлян Чаренц открыт читателям ещё с одной стороны, в этом стихотворении 1915 года он — мистик:
* * *
Лаской осеннего солнца согретый,
Я на бульваре присел на скамью.
Колокол пел — и потоками света
Небо вливалося в душу мою.
И безграничной печалью объятый,
В небо смотрел я — и видел, как там
В вечность все дальше и дальше брела ты
По голубым бесконечным полям.
Ночь опускалась в молчаньи глубоком —
Ясная, яркая, в звездном огне.
И в перезвоне созвездий далеком
Шепот твой все еще слышался мне.[3]
Художественные образы Нины Габриэлян продолжают волновать — они одновременно сказочны, трагичны, комичны, и, самое главное — незабываемы. Неизвестно, что сказал бы мэтр символизма об этих переводах, прозвучи они на его знаменитых средах, но можно предположить, что Брюсов не обошёл бы их молчанием и не зря потрудился бы в качестве слушателя.
Моника Орлова
Терьян В. Стихотворения. Ленинград, 1980
Габриэлян Н. Тростниковая дудка: Стихи, переводы. Ереван, 1987
Чаренц Е. Ковчег. Москва, 1987
Музей Серебряного века,
Метаморфозы
19.05.2017, 5170 просмотров.
