«Пункт назначения». Александр Шапиро (Копенгаген)
«Ликуют живые и погибшие кланяются»
Устраивать литературные чтения 28 декабря, когда большинство потенциальных слушателей уже пребывают, если не физически, то психологически, во власти деловитого Предпраздничного Духа, а кое-кто еще и отмечает годовщину гибели Сергея Есенина… да, при желании в этом можно увидеть организационный героизм донкихотского толка — но только если у вас совсем не складываются отношения с Предпраздничным Духом. Тем, кто с этим почтенным персонажем не ссорится, в последнюю неделю года нет никакой необходимости вылавливать в окружающем пространстве тонкую волшебную материю — она возникает в воздухе сама.
Последний в 2017 году вечер «Культурной инициативы» — чтения цикла «Пункт назначения», в которых принимают участие русскоязычные поэты, живущие за рубежом — проходил в обстановке, близкой к экзотической. Третий этаж Музея Серебряного века явно отдыхал после детского рождественского представления: из белых драпировок выглядывала Вифлеемская звезда, на табуретке ждал неведомых путешественников — не то библейских персонажей, не то просто бродячих артистов — увесистый чемодан. Со второго этажа то и дело прорывались бурное фортепиано и женский вокал — там отдавали дань памяти «московскому озорному гуляке». Время от времени в зале гас свет — правда, не из-за козней электрических чертенят, а потому что кто-то из гостей или устроителей вечера нечаянно задевал локтем выключатель. В общем, диспозиция не для скучного поэта.
Но это не про Александра Шапиро. Стихотворец, перед самыми новогодними праздниками являющийся в Москву из славного города Копенгагена — сам по себе невольно чуточку сказочный персонаж. Да и путь в первопрестольную, как рассказал Шапиро, сопровождался событиями, вполне вписывающимися в сценарии Проппа. Предыдущая попытка провести в Москве литературный вечер не удалась — помешало загадочное заболевание, продлившееся ровно один день, тот самый, на который были назначены чтения. А в этот раз за пару суток до выступления и вовсе приключилось нечто, достойное персонажей Андерсена — во время приготовления кофе огню с непривычной газовой плиты вздумалось перепрыгнуть на поэтическую рубашку. К счастью, все обошлось. В общем, если какому-то вредному магическому созданию нужно было не дать Александру Шапиро прочесть в Москве стихи, то у создания ничего не вышло. А если какому-то полезному волшебному существу нужно было, чтобы Александр Шапиро успешно преодолел все необходимые испытания на пути к чтению стихов Москве, то все удалось.
Без подарков на праздник нельзя. С собой копенгагенский гость привез — конечно, не в физическом, а в текстовом воплощении — двух знаменитых современных датских поэтов, покойную Ингер Кристенсен и благополучно здравствующего Сёрена Ульрика Томсена. Переводили скандинавов на русский сам Шапиро и его сын Евгений. Ингер Кристенсен в Дании считают фигурой «преднобелевского масштаба». Шапиро охарактеризовал ее так: «бесструктурное она умела делать структурным», и при этом не просто привносила структуру туда, где ее прежде не было, но делала это с изяществом Баха. На вечере прозвучало два стихотворения из цикла Кристенсен «Алфавит», построенного по принципу чисел Фибоначчи — поэтический мир в нем вырастает из двухстрочного текста, растет, развивается и дойдя до «умопомрачительного числа» строк, рушится. Верлибры Сёрена Ульрика Томсена отправляют слушателя в не менее интересное путешествие по разнообразным скрытым структурам вселенной — будь то ретрокинотеатр на дне глаза, маленький глобальный кошмар, таящийся в замороженной курице из супермаркета или странное радио, по которому на языке, похожем на русский, говорят что-то , похожее на пересказ забытого стихотворения.
Если говорить о структурах, создаваемых самим Александром Шапиро, то тут, несомненно, нужно обратиться к терминологии изобразительного искусства. Шапиро — график-символист. Его герои и образы пребывают в измерении, где жизнь рождается, когда осторожная, но четкая линия осмысляет и осваивает тревожную пустоту, в которой оказалась проведена. Освоение не становится завоеванием. Пространства Александра Шапиро печальны и полупризрачны — материя здесь независимо от своей ценности и прочности тает, стоит только отвернуться, мироздание покрывается таинственными дырами, судьба метафоры оказывается трагедией пчелы, на беду залетевшей в человеческое жилье — «твердобокое, угловатое, подходящее лишь жильцу» и погибшей, ужалив напоследок того, кто пытался открыть ей окно (пожалуй, «Метафора» — одно из самых грустных в современной русскоязычной поэзии стихотворений об искусстве). Кажется, в режиме грустного неловкого обмана существует весь мир, куда ни посмотри, что ни попытайся найти. Балетные танцоры посредством па-де-де пытаются передать ужасы войны, сквозь Москву прорастают леса (нипочему, ни москвичи, ни гости столицы, ни Собянин ни в чем не виноваты, просто проглатывают город растения — и все, так надо) и даже Бразилия — та самая, вожделенная, куда из Ливерпульской гавани всегда по четвергам, и так много диких обезьян, и все поголовно в белых штанах — даже Бразилия оказывается огромной прискорбной фикцией. Кажется, все здесь возникает лишь для того, чтобы шепнуть тебе «увы» и исчезнуть. Это неправда. Ничего не исчезнет.
В этом, наверное, заключается главный графический секрет Шапиро — в неожиданном, простом и резком, почти кинжальном движении кисти, которым он внезапно дарит своей фата-моргане… позвоночник? оружие? дорогу, по которой, пусть просвечивая и колеблясь, можно куда-то дойти? Или проще — особое преломление света и перспективы, в котором после жуткого балета «ликуют живые и погибшие кланяются», и это, если подумать, абсолютно нормально, как на мексиканском празднике мертвых. А в финале настоящего миниатюрного апокалипсиса, стихотворения «Разучился доверять посулам…», где вместе со старым домом и запахом ковров расточается все зримое и постигаемое, в последних разрушительных строках «Всё почистили, поубирали, / подравняли нашу ерунду. / Как ходил я этими дворами. / Как сейчас иду» самая последняя строка, та, что с «сейчас» внезапно совершает в голове у слушателя некий практически неуловимый интонационный трюк… и, как Доктор Кто, обманывает течение времени. Все в порядке. Ты идешь сейчас. Отнять у тебя «сейчас» не может никто. Сейчас все сущее не исчезнет — пока ты, неидеальный обитатель испещренного дырами пейзажа, штопаешь «самую темную самую теплую в мире дыру» — похоже, что самого себя. Пока на тебя дуются тахта глухая и шкаф немой. Пока по недосмотру потерянная на полках детская книжка мается в пошлом обществе энциклопедий «где нет ни слова про зайчат». Иногда для спасения достаточно даже отсутствующих зайчат. Такие сказки тоже бывают.
Мария Мельникова
Музей Серебряного века,
Пункт назначения
11.01.2018, 2990 просмотров.
