Тихий, прозрачный, слабо сияющий свет фотографии (обложка книги Владимира Аристова «Открытые дворы»). Безлиственный вечерний Люксембургский сад, горизонт чуть ниже зыбкой линии золотого сечения, слева можно разглядеть едва заметный фонтан, а над ним – безмятежно сияющие облака и спокойный, приглушённый цвет неба. Тон его слегка размыт, будто это не голубая бездонная глубь, а выцветший «голубец» фресок Дионисия.
Первое стихотворение в книге «Открытые дворы», которое я наугад открыла, перед тем как начала писать это небольшое эссе, было:
Листок ивы и тополя Мандельштама вкладывая в книгу Ду Фу
И на пожар рванулась ива,
А тополь встал самолюбиво.
О.Мандельштам
Перед домом твоим в Задонске –
номер 8 по улице К. Маркса
именно потомки листвы этой
а вернее единственный
лист, ладонью отколотый от ивы той, той ивы и тополя
положены между страницами –
влажен вложен и скрыт
между страницами
биографии века восьмого
танской эпохи
поэта в единственности своей тебе равного
так же как эти друг другу скрытые уже от взгляда листки
В последние годы Владимир Аристов называет свои книги (и циклы) предельно открыто. Так, подборка его стихотворений «По нашему миру с тетрадью» в журнале «Новый берег»[1] имеет подзаголовок «Простодушные стихи». Простота эта кристаллизуется в мире в момент озарения вещи или события особым «внутренним» светом человека, смотрящего на это событие и на эту, казалось бы, случайную вещь. Тогда возникает тихий внутренний жар вещи. Жар, который всегда чувствуется в разреженном воздухе поэзии Аристова.
Презентация книги «Открытые дворы» совпала с несколькими прекрасными событиями. В этот день участники проекта «Культурная Инициатива» провели чтение стихов на Московском центральном кольце. Оказывается, идею чтения стихов во время путешествия (и остановок) по метро-кольцу (тогда ещё только подземному) предложили в 1992 году В. В. Аристов и Е. А. Бунимович. А ещё 1 октября, начиная с 1973 года, отмечается международный день музыки. Поэтому, вероятно, в музее Серебряного века, звучала музыка. На втором этаже особняка В. Я. Брюсова проходил концерт, исполняли Бетховена. Выше, на третьем этаже, читал свои стихи Владимир Аристов, и порой казалось, будто поэт находится в неком – вне всех нас существующем – облаке звуков и создаёт иероглифы-знаки новых мелодий. После стихотворений-рукопожатий, посвящённых Осипу Мандельштаму и Ду Фу, разговор перешёл к эссе «Тополь Мандельштама». На экране возник тот самый тополь из Задонска, городка, где Мандельштам с женой провели лето 1936 года: «В образе памятника-дерева перед домом опального поэта в Задонске скрестились различные линии и напряжения: человеческое забвение, стремление к тому, чтобы всё же вернулась память об отвергнутом поэте, личные сюжеты, совпадения, которые ведут к неожиданному и ожидаемому скрещению поэтических, общекультурных смыслов. Да, это абстрактная скульптура. Но фигура, созданная не из дерева, а словно вышедшая из дерева: «тополиный «человек-обрубок» – самостоятельное творение» [2]. Из рук в руки зрители-слушатели передавали ламинированные засушенные листья с пейзажами, цветами и птицами. Прозрачные, искусно расписанные китайскими мастерами листья китайского тополя, привезённые Аристовым из недавней поездки по Китаю, ходили по залу как ещё один знак прикосновения-рукопожатия. В Поднебесной существовала древняя традиция: перед расставанием поэты дарили друг другу листья ивы и тополя.
А мне вспомнилось стихотворение Геннадия Айги.
Страницы дружбы[3]
(стихотворение-взаимодействие)
(С просьбой положить между следующими двумя
страницами лист, подобранный во время прогулки).
1964, сентябрь
В книге «Открытые дворы» есть небольшое стихотворение, где Аристов, отталкиваясь от внешнего восприятия, идёт к внутреннему постижению (переходит в хрупкий и тонкий мир сущностей), и поводом становится выход посмертного семитомника Геннадия Айги.
Семитомник твой –
Ствол застенчиво выступает из тьмы
вослед за другим стволом
(«К появлению собрания стихов Геннадия Айги»)
Читая стихотворение «Реставрация скатерти», Аристов (случайно или не случайно?) пропустил одну строку. Остановился. Вернулся. Прочёл – «отреставрировал» –пропущенный фрагмент:
Но не видят
Эту женщину с лампой,
что парит над квадратным своим сантиметром
фрески скатерти вечери
столько дней её возделывая одна
и никого не заметив,
выключив лампу,
уходит.
Говоря о Владимире Аристове, нельзя не вспомнить поэтов-метареалистов: А. Парщикова, И. Жданова, А. Ерёменко, И. Кутика, А. Драгомощенко. Дружеские и творческие глубокие (глубинные) связи. Однако мне кажется, что поэтика Аристова выходит далеко за пределы метареализма.
Иногда в его стихотворениях будто оживают картины Филонова. Сквозь камень и воздух проступают вечные лица. Всё сгущается и разрежается одновременно. Множество деталей наслаиваются друг на друга, не затемняя пространства между словами-вещами, а просветляя их. Кристаллизация памяти. В музыкальной партитуре стихотворений мир обретает неповторимую, тревожную и тревожащую зыбкость. Схваченные будто на лету осколки неумолимо исчезающего времени – сияющие раны пространства. Через них мы понимаем (и принимаем) свою незащищённость. И это роднит нас с тихим, шелестящим, как свет солнечных листьев в крови нашего-внутреннего-соснового-бора, тихим потоком языка жизни.
Ещё хочется сказать, что голос Аристова-поэта, объёмный и гибкий, как широкая «иная река»[4], исток которой находится где-то за пределами этого мира, отличается от голоса Аристова-эссеиста не только тембром и интонацией: у Аристова-эссеиста более тёплое, смягчённое задушевностью и наполненное «здешней» мягкостью звучание. А голос Аристова-прозаика, как мне кажется, существует где-то на границе, на водоразделе между его поэтической «широтой» и прозаической «долготой». И из этой невидимой глазу прозрачной среды (этой незримой магмы) раскручивается воронка внутреннего голоса Аристова-романиста. В конце мая в Доме-музее Б. Л. Пастернака мне довелось слушать отрывки из нового, ещё неизданного романа «Mater studiorum», романа-травелога о путешествии героя по пространствам внешним и внутренним, построенного по принципам симфонизма и отдалённо напоминающего фильмы Антониони и Малика. В том, как Аристов произносит-читает свои стихи и прозу, есть определённая и неопределимая суггестия, с помощью которой в сознании слушателя создаётся некая волшебная прозрачная сфера. И заключенное в эту сферу сознание медленно возносится в неведомую прежде область (текучую и разреженную, будто и не здесь уже существующую), где сквозь «частные безумия вещей»[5], соединённые гармоничным мгновением целостности, просвечивает чистое и незатвердевшее вещество поэзии.
Татьяна Грауз
Журнал «Новый берег», № 39, 2013 г.
Аристов В. Тополь Мандельштама // colta.ru
Айги Г. Страницы дружбы: 7 стихотворений. Чебоксары, 2006.
Название одного из ранних сборников В. Аристова
Название главы из книги В. Аристова «Открытые дворы».
Журнал «Новый берег», № 39, 2013 г.
Музей Серебряного века,
Новое литературное обозрение
17.01.2017, 5825 просмотров.
