НАИВНЫЙ ПОЭТ ОСВАИВАЕТ ПРОСТРАНСТВО
22 января состоялась презентация первого собрания произведений Сергея Евгеньевича Нельдихена (1891-1942). Составитель книги, автор комментариев Максим Амелин и автор предисловия Данила Давыдов представили вниманию публики «поэта-дурака», по характеристике Гумилева, эксцентричного писателя-синтетиста, участника третьего «Цеха поэтов», одного из первых теоретиков свободного стиха, активно применявшего верлибровую форму на практике. «И форма стихотворений Нельдихена, – пишет в предисловии к изданию Данила Давыдов, – и, еще более, способ существования его лирического „я“ раздражают современников, вызывают у них оторопь или, как у Ходасевича, недоумение <…> Однако за этим „странным“, не выровненным по привычным меркам поэтом ощущается некая своя подлинная, некая жизнь».
Тексты Нельдихена (прежде всего стихотворные) активно публиковались в 1920-е, а позднее – в темные 1930-е – подобно некоторым своим коллегам, Нельдихен был запрещен. Многие годы он оставался неизвестным даже среди искушенных ценителей поэзии и, наконец, через 70 лет после смерти автора, мы получаем возможность оценить мнимо-наивного поэта, желавшего выявить некую обобщенную синтетическую форму поэтического говорения, опираясь на библейский стих.
В тезисах из «Основ литературного синтетизма» Нельдихен выделяет следующие признаки такой формы: «уничтожение вообще „рифм“, „усложненность композиции“, „неподсчитанность ритма и вообще протест против подчеркнутой ритмизации“, „свободная искусственная расстановка слов, независимых от метра, строф“, „протест против сравнений и метафор“, „скрытость технических приемов“, „успокоенность восприятия“, „стремление к обобщениям“ и т.д.
Синтетическую форму Нельдихен в частности применяет для создания своего поэморомана „Праздник (Илья Радалёт)“, где нерифмованный и неметризованный поэтический монолог-поток возникает практически из ниоткуда и уходит в самую глубь лирического сознания; посредством такого прямого и неотшлифованного (во всяком случае, на первый взгляд) монолога герой пытается рассказать о себе самую достоверную правду – рассказать изнутри, нецензурированно и ничего не отбрасывая:
…Темнеет, темнеет свет, сближаются квадратики сиреневые,
Петушки вылетели из оборок, кружатся над кустами козявки, бабочки заплавали,
Ковер расстелился, совсем такой, как на тахте у нас в последней комнате…
Легко, легко нести, совсем легко!
Щеки, ресницы, две морщинки, уши немного оттопыренные,
И губы, губы, глубокие губы, женские губы, –
Ольга, Вера, Евфросинья, Ирина, Софья, Рая!..
Тюрьма?!.
Знают ли свободные, как иногда нежнеет сердце,
Знают ли они, как иногда мучительно быть человеком зрелым!
Давно не видел я таких снов, как сегодня…
Забыл, забыл, совсем забыл, -
Завтра праздник елочный…
Нет!..
Воспринятый в литературной среде как „создатель поэзии дураков“, как очень наивный и даже глупый автор, Нельдихен размышляет о сущности пространства в свойственной себе почти автоматической манере, он погружается в созерцание, пропускает всё сквозь себя и сливается с миром – подобно первому человеку, которому внове и он сам, и предметы вокруг – и восторженно ощущает свою сопричастность:
Ночью я протяну к облакам жесткокожую руку
И достану луны двухконечный отточенный крюк,
К одному острию привяжу рукоятку – бамбук
И узлы затяну липкотелой шершавой гадюкой.
С самодельною киркомотыгой в руке вздутожилой
Рано утром взбегу на бугор вороненной горы
<…> На земле лишь останутся горы из черствых камней,
Океан и один человек, как при первом Адаме…
Он сомневается, но сознает, что борьба неминуема – не столько с окружающим пространством, сколько с человеческим слишком человеческим, однако, борьба и не бесполезна:
…Как же я дотянусь до луны и до солнца руками? –
Ведь и я – человек, как и все, трехаршинный, худой,
У меня есть и спальня… О, нет, всё ж я очень большой, –
У меня есть тетради и книги с моими стихами! –
Homo homini lupus est, – я же должен быть тигром,
Если волк для меня каждый стриженый зверь-человек…
( «Человек человеку волк»).
Пространство же вокруг человека неизбежно статично, а время как будто постепенно замерзает – «И в Древнем Риме шел обыкновенный дождь…»; но герой существует внутри предложенного мира, чтобы в итоге преодолеть и пространство, и время: «Надо только раз угодить времени и пространству, чтоб иметь возможность от них освободиться». Такое слияние всего со всем (человека, объектов вне его, времени, всего мира) опять-таки проистекает из нельдихенского поиска синтетической формы.
Правда, Нельдихен не замыкается только на наивно-восторженном мировосприятии, кое-где он почти по-обэриутски абсурдирует реальность, ломает линии изображаемого пространства: «Стоит кувшин, / Будто кот сидит. / От известных причин / Молоко съел в кредит. / Вот и чайник рядком – / Безнадежный верблюд: / И крышка горбом, /И воды в брюхе – пуд». Шероховатость почувствована уже на уровне ритма, а кубистическая суть изображаемого натюрморта передана с характерной для Нельдихена достоверностью.
Помимо лироэпических полотен в поэтическом мире далеко не последнее место занимают т.н. «литературные фразы» – короткие афористические тексты, иногда моно- или дистихи, одной из центральных тем которых является самоидентификация художника/поэта посреди скучного клишированного мира: «Из получивших дар слагать слова и мысли / Кто быстро думает, тот пишет прозой длинной; / Медленнодум – всегда поэт»; «Чем шаблоннее – тем понятнее; / Чем понятнее – тем популярнее»; «Чем меньше у тебя учеников, / Тем творчество твое ценней, художник»; «Побеждает – побежденное»; «Не бойся тех, кто на большом посту, / Но бойся человечью мелкоту»; «Интеллигент сделал не свое дело / Интеллигент не может уйти“;» «Переоценки ценностей“ в конце концов приводят к недооценкам ценностей» и др. Иные «фразы» далеки от иронии и наивной легкости – в одной автор задает почти риторический вопрос, сквозящий во многих других его произведения: «Желал бы ты сам своими пальцами брезгливо потрогать / Тот череп, пуговицу и четыре кости, / Что останутся навсегда от тебя?». С этой тягостной репликой в унисон звучит не менее тягостное, но, в определенном смысле, программное стихотворение Нельдихена «Часы»:
Самая страшная из вещей – часы,
А я за
«Сейчас иль никогда» – вот как должно «приспичить»,
Чтоб захотелось ухватиться за каждый текущий час.
Желаю побеждать и времена и пространства,
А, извините, обедаю ежедневно в обеденные часы.
Или ты, или я, или каждый девятый
Служим тайными рассыльными у стенных часов.
Как же мы разоткровенничаемся в наших страстях?
Как же мы разоткровенничаемся в наших страстях?
Денис Безносов
Билингва,
Презентация,
Нельдихен,
ОГИ
29.05.2013, 6087 просмотров.
