Все вечера сезона 2011-2012:
Билингва, Проект ОГИ, Улица ОГИ, Дача на Покровке
«Улица ОГИ»
Первой из площадок, закрывшей литературную программу сезона 2011-2012, стала «Улица ОГИ». Обособленный зал второго этажа с элементами своеобразного дизайна, благодаря отсутствию шумящих кофемашин и блендеров, за последние годы очень полюбился литераторам. Даже когда он довольно бессмысленно стоял в строительных лесах (вот она, дорогая бесхозная недвижимость в центре столицы), поэты и писатели частенько проводили там свои вечера, презентации и т.д. (Мария Галина http://www.kultinfo.ru/novosti/671/, Дина Гатина http://www.kultinfo.ru/novosti/835/, Андрей Полонский http://www.kultinfo.ru/novosti/926/, Аркадий Штыпель http://www.kultinfo.ru/novosti/889/ — в этих заметках живописаны не только сами вечера, но и почти уже легендарные строительные ужасы «Улицы»). Теперь будем с ностальгией этот зал вспоминать.
Когда-то любимый всеми клуб в этом сезоне проводил программу в несколько сжатом формате. Кстати, как рассказал Юрий Цветков, предваряя вечер, теперь на втором этаже будет недорогой хостел. Но пообещал, что программа на «Улице ОГИ» в следующем сезоне продолжится на первом этаже клуба, непосредственно в кафе. Посетовав на то, что хороший зал ушел, даже шутил, мол, будет очень удобно: приехали поэты на фестиваль, выступили, тут же поужинали, а на втором этаже поспали.
Само закрытие проходило уже на первом этаже. Были многие, кто участвовал в программе клуба этого сезона: Мария Галина читала стихи из еще не изданной книги «Все о Лизе», Данила Давыдов — три стихотворения из цикла «Исследования лирического субъекта», Аркадий Штыпель представил несколько стихотворений, в том числе «Триптих хореический». Выступил Андрей Полонский, недавно триумфально вернувшийся с фестиваля Place Нигде, где он стал победителем первого Томского Слэма. Редко читающая Ирина Шостаковская запомнилась стихотворением про то, как мужик «вроде ехал в Геленджик».
Дмитрий Иванов
9 июля, под рубрикой «веерного отключения», как выразился Юрий Цветков, литературной программы на московских площадках, презентацией антологии «Лучшие стихи 2010 года» (М.: ОГИ, 2012), составленной Максимом Амелиным, был закрыт сезон в клубе «Дача на Покровке“.
Из поэтов, чьи стихи вошли в число лучших, на вечере выступили Дмитрий Бак, Марина Бородицкая, Андрей Василевский, Андрей Гришаев, Анна Золотарева, Игорь Иртеньев, Геннадий Калашников, Инга Кузнецова, Валерий Лобанов.
Свое вступительное слово Максим Амелин начал ссылкой на заокеанский опыт: ежегодная поэтическая антология Дэвида Лемана выходит уже более двадцати лет и включает тексты, отобранные из более чем трехсот журналов. Буйная ветвистость американской поэтической жизни для отечественных наблюдателей давно стала и вдохновляющим, и раздражающим идеалом; можно вспомнить выступление Дмитрия Кузьмина на презентации антологии, составленной Дмитрием Баком, – как раз о нехватке у нас разнообразия и профессионализма, с какими освещается современная поэзия в США.
Максим Альбертович напомнил, что в истории отечественных годовых поэтических антологий был большой разрыв: первый такой сборник, за 1954 год, вышел в 1955, но уже в 1956 его фактически сменил альманах “День поэзии», формально относящийся к другому типу издания.
Но именно «Лучшие стихи года», как напомнил Дмитрий Бак, выходили прежде в 1991 году. Что-то есть в попадании превосходной степени именно на эту дату.
…Попутно был выяснен основной принцип поэтической антологии, отличающей ее от того же альманаха: тексты берутся только опубликованные. Максим Альбертович подчеркнул субъективность своего отбора, впрочем, объявшего – в известных пределах – разные поэтики и направления, как сугубую «традицию», так и авангард.
Поскольку благодаря настоянию друзей в антологию Максима Амелина вошли и стихи Максима Амелина, первый по алфавиту автор и открыл вечер, одним (действительно, одним из наиболее сильных) стихотворением.
Авторы вольны были читать как тексты из антологии, так и любые другие.
Дмитрий Бак прочитал два стихотворения, посвященные матери.
Марина Бородицкая – новые и как будто «чужие» стихи, ставшие неожиданностью для самого поэта.
Инга Кузнецова прочитала только новое и пригласила друзей на презентацию своей книги «Воздухоплаванье».
Примерно с Анны Золотаревой тексты стали ощутимо нарастать в длине и плотности, которую сбросили на чтении Валерия Лобанова, с его по-хорошему простой лирикой, которую можно было бы назвать камерной, не будь в ней так много леса и поля Средней полосы.
По-настоящему же разрядилась стиховая масса в прозрачных (какие только тексты не называют прозрачными, но редкие из них выдерживают этот требовательный эпитет) верлибрах Татьяны Данильянц. Ее вечер открывал сезон в «Даче…», и ее же стихами решено было проводить литературную площадку на каникулы.
Спасибо «Культурной Инициативе», спасибо Максиму Амелину, спасибо поэтам, в жаркий вечер 9 июля до осени простившимся с этим гостеприимным местом – «Дачей на Покровке».
Марианна Ионова
«Билингва»
Агнешка Мирахина (перевод с польского)
это был хит кончающегося лета разбой среди бела дня пуля
настигала на улице в клубах в такси исчезали люди
поэтому я шла одна по паркам мостам скамейкам которые
я продавила по кустам в которые падала по уши погружаясь
в мокрую кашу клейстер месиво думаешь небо
розовеет над нами? передохнуть на мосту подо мной посмотрела вниз а вверху
проплыла длинная черная бетонная барка с углем как хлеб
и тогда тот чувак рассказал как гасли радиостанции
как замолкали одна за другой в Чехословакии? нет
в государстве которого не существует которым я еще правлю
и которое я выключаю
до свиданья в лучшем разрешении
там где зарождаются кроссворды и стихотворения
пишутся по линейке по указке
все быстрей в блокноте полицейского
на учете под ничейным небом
у меня за домом есть кусочек Финляндии, длинная полоса асфальта, вьющаяся вокруг леса, бегущая по мосту, под мостом, пересекающаяся с железной дорогой, по которой не помню чтобы
* * *
Родился в Жемайтии,
как раз в середине зимы.
Талант унаследовал от отца,
и от матери унаследовал.
Выращивал все, что положено,
чтобы старых родителей прокормить…
А стихи? Писал ли стихи?
Талант, говоришь, унаследовал.
Да где там.
Ходил на рыбалку.
Он один на скамейке на остановке,
рядом белый пакет,
спрашивает, сколько времени, говорит: не едет автобус,
встает, подходит ближе, говорит уже по-русски,
бормочет, опустив голову,
совсем как я, когда читаю стихи,
слышно через два слова на третье,
говорю: скоро приедет.
Не приедет, и не знает, что делать, пешком идти или что.
Под курткой дырявая тельняшка,
в пакете комбинезон, знаешь, фирма, надо, чтоб было чисто.
Сварщик я.
Спрашивает, где работаю, говорю, что студент,
тогда, отвечает, езжай заграницу, все сейчас уезжают.
Я бы поехал, но мне уже шестьдесят. Никому не нужен.
Найди там себе девушку и живи.
После паузы.
Я не пью, но сегодня не мог, ну не мог просто.
Друзья еще остались.
Потертые брови, белые виски, складки.
Я хоть и выпивши, но с миллиметровкой мог бы тютелька в тютельку попасть.
Я не так себе я как сказать я весь аппарат чувствую, так взял и чувствую
весь аппарат.
Тут его голос крепнет, становится четким, он поднимает голову,
как будто ищет
миллиметровый зазор
Режу бумажки,
раскладываю там и сям.
Размышляю о том, о сем,
или о каком-нибудь гомере.
Размышляю о ренессансе,
переходе от мифа к литературе или о
Смотрю —
шагает ко мне через поле
друг Валюкас.
Несет
Александра Володина
Сколько-нибудь серьёзные занятия переводом начались в моём случае позже, чем сочинение собственных стихов – хотя, помню, ещё в школе с упорством переводила Байрона (и даже успешно выдавала свои переводы за опубликованные чужие; всем нравилось). Сейчас перевод кажется мне более важным делом – при нынешней перенасыщенности отечественного литпроцесса очень не хватает внятного представления о том, что творится в зарубежной поэзии. К тому же перевод, как это ни банально, – прекрасное средство по-настоящему вдуматься в текст, сфокусировать внимание и ответить на вызов.
Джеральд Стерн (перевод с английского)
***
То, что я считал человеком с белой бородой
оказалось женщиной в косынке
плачущей на переднем сиденье своей машины;
То, что я считал семисвечником
с каплями воска, стекающими по краям
оказалось черепом лошади
с зубами, торчащими в челюстной кости.
Это мой мозг морочил меня,
посылая мне ложные образы,
превращая ворон в листья
и трупы в бутылки,
это он предал меня,
посылая мне совершенно не закодированные данные,
чтобы то, что я принял за мокрую газету,
оказалось первой Книгой сокрытия, написанной по-английски,
и то, что я принял за кузнечика на ветровом стекле,
оказалось «Верным Пастухом», сосущим кровь,
и то, что я принял, наконец, за истинную длань Господню,
оказалось просто проволокой и
сломанными очками.
Когда-то я верил, что мозг выполняет свою работу
через верных помощников, и я жил в приятном ему мире.
Я думал, ему нужны голубое небо, белые груди, зелёные деревья,
чтобы вдохновиться ими и осознать их,
и я брёл по полям для гольфа, мечтая об удовольствии,
и барахтался в бассейне, мечтая о счастье.
Теперь, закрывая глаза, я вижу неудержимые волны,
что закрываются и открываются сами по себе,
и я вижу болты, торчащие в невероятных местах,
и я вижу две лобные доли, плывущие словно две старые бочки в Гудзоне.
Теперь я готов изменить всё,
лишь бы сохранить мозг.
Я готов обнять женщину в белом шарфе,
чтобы она перестала стонать,
и я готов осветить лошадиные зубы,
и я готов сразиться с сухими листьями.
Лишь бы это были поцелуи и только поцелуи,
а не каменный нож в шею, погубивший меня,
и моя правая рука, властная и карающая,
а не моя левая рука, вывернутая в знак отступления,
и разлука по моей вине,
а не дождь, барабанивший в окна
или лобковые волосы, застрявшие у меня во рту,
и это не Нью-Йорк обрушивался в море,
и это не Ницше давился рожком мороженого,
и это не президент лежал мёртвым на полу,
и это не песок заметал меня по самую шею,
и это не мои толстые руки выламывали старый пол,
и это не моё заклинание заставляло пространство рассыпаться.
Это была моя нежность, моя глупая нежность,
и моя печаль.
Это был мой дух, мой старый измученный дух,
это его я одел в белое и послал через реку,
он плакал и плакал и плакал
в своих рваных пеленах.
Власть клёнов
Если хочешь жить в деревне, тебе придётся узнать о власти клёнов.
Придётся увидеть, как они вонзают зубы в корни старых акаций.
Придётся увидеть, как они мешают сикоморам дышать.
Придётся увидеть, как они пробираются в погреб своими толстыми волосками.
И когда ты обрежешь своё прекрасное зелёное тенистое деревце,
Придётся быть готовым к тому, что оно пустит ростки в твоих руках;
Придётся воткнуть его в землю, как ивовый прут;
Придётся поставить стол под сенью его листвы и сесть обедать.
Четыре печальных стихотворения на реке Делавер
1
Цветущий кизил
Это поношенная рубашка,
слегка пожелтевшая от времени.
Я развернул её,
и её лепестки осыпались на землю.
2
Водосбор канадский
Это один из коралловых полипов.
Его голова склоняется, словно лошадиная,
и морда неустанно качается на ветру.
Он движется по скале как самый медленный из моллюсков,
по дюйму в столетие.
3
Подофилл
Это подофилл, живущий как социалист
в прохладе дороги вдоль берега реки.
Это одна из тех машин для жизни,
которые Ле Корбюзье проектировал в прежние времена.
4
Чёрная лжеакация
Это дерево лжеакации, оно умирает от любви,
в который раз ждёт, когда его цветы распустятся,
горюет о своей жизни у этой дурацкой реки,
его ветви никнут, и оно становится всё более и более еврейским.
Кирилл Корчагин
Мне довольно легко ответить на этот вопрос, прежде всего, потому, что переводчиком в строгом смысле слова я себя не считаю (впрочем, среди людей, которые в последнее время берутся за такого рода переводы, подобная самоидентификация, насколько я могу судить, вообще не очень распространена). Более того, меня можно причислить к противникам практики поэтического перевода как такового, т.к. пока ничто не смогло поколебать во мне уверенности в том, что чтение стихов даже на смутно знакомом языке, требующее вдумчивого обращения к словарю и периодического повторения выпавших из памяти фрагментов грамматики, более полезно, чем самый лучший перевод. Даже такое чтение (хотя оно и требует известного напряжения воли) способно сместить «точку сборки», вывести за пределы уже освоенного круга языковых шаблонов — что может быть полезнее для человека пишущего? Тут, правда, есть и обратная зависимость: чем лучше известен язык, тем в большинстве случаев менее удивляют написанные на нем тексты, в том числе поэтические. Тем удивительнее для меня самого было то, что однажды я обнаружил себя переводчиком — впрочем, до сих пор полагаю,
Клод Руайне-Журну (перевод с французского)
Из поэмы «Описательный метод»
* * *
я подразумеваю совсем другое
колодец был бы сердцем
каждая стена воплощением пустоты
* * *
голоса добавляют сообщников неясному преступлению
надо бы без сравнений
я так никогда и не видел тебя
детская рука
деньги спрятанные в темной комнате
* * *
он говорил о фрагментах пространства
и фрагментах времени
* * *
мне нужно было подумать о твоей руке на бумаге
это последний набросок
разрешающий следовать
географической редукции
они хотели быть заметны
* * *
…
она опирается на эти два образа
идти в темноте
всё спокойно снаружи тела
* * *
сказать тебе только вот что
(не используя ни рта
ни языка
и без малейшего шума слогов)
о гневных жестах
размножение пряжи
жидкость не принадлежит мне
Святослав Городецкий
К стихотворным переводам обратился под влиянием Шекспира — показалось, что он не так переведен. В результате поступил в Литературный институт, где начал заниматься художественным переводом уже профессионально. А стихи начал писать лет на пять раньше.
Пользуясь случаем, хочу предложить молодым поэтам-переводчикам с немецкого языка взяться за перевод книги, которая по праву считается одним из краеугольных камней немецкой культуры. Я говорю о «Волшебном роге мальчика».
Книга эта в особом представлении не нуждается – ее знают все, кто интересуется историей западноевропейской литературы. Скажу только, что в ней собраны народные немецкие песни от Средних веков до конца XVIII века. И любой человек найдет тут
Бедолага
Трактиры мне – что дом родной,
Меня спросите: кто ты?
Я – бедолага молодой,
Мне есть и пить охота.
Меня не раз вводили в дом
И выпить предлагали,
Но, оглядев весь дом кругом,
Я шел в другие дали.
Сажали во главу стола,
Как будто я купчина,
Когда ж платили все, брала
Тогда меня кручина.
Когда же спать ночной порой
Меня в сарае клали,
Я, бедолага молодой,
Не знал конца печали.
В сараях жестко было спать,
Там трудно примоститься,
Из терний там всегда кровать,
Что любят в тело впиться.
Вставая с утренней зарей,
Вдыхал я свежесть снега
И, бедолага молодой,
Скорей бежал с ночлега.
Я брал с собой свой верный меч
И, сбросив сна остатки,
Спешил скорее в путь потечь,
Ведь не было лошадки.
Я поднимался и шагал
На запад и восток,
И мне кошель свой отдавал
Не раз купца сынок.
Гамельнский крысолов
Кто этот щеголь на картине?
Что скрыто в шутовской личине?
Играет лихо и хитро –
Держите ухо с ним востро!
Война мышей и крыс с котами
Средь улиц Гамельна ночами
И днями шла; совет мужей
Решал, как быть с напастью сей.
Избавил их от горших бед
Флейтист, что пестро был одет.
Крыс и мышей он утопил –
Их флейтой в воду заманил.
Совет же за спасенье града
Дать не спешил ему награды:
Мол, это дело двух минут,
Нечистое есть
Когда ж он строго мзды спросил,
Совет расправой пригрозил.
Тогда пришлось ему уйти
В деревню, чтобы жизнь спасти.
А город после избавленья
Пел праздничные песнопенья,
Людская ширилась хвала,
Звонили все колокола.
Играли дети в переулках,
Флейтист прошел средь улиц гулких,
И вот – вослед за ним спешат
Не меньше сотни чудных чад.
Пастух их видел: дети в воду
Пошли, совсем не зная броду.
Никто не видел их с тех пор,
А слышен был лишь скорби хор.
На ряби вод порой играют
Огни, и дети оживают,
Но он влечет их вновь на дно,
Покуда платы не дано.
Хотите дать ему награду?
Детей своих готовьте к аду!
Ведь дьявол сам гостил у нас,
Украл детей и скрылся враз.
Гусарская
Забавы в мире лучше нет,
Нет дела удалей
Гусар идущих след во след
В атаку средь полей.
Гремит грохочет битвы гром,
По нам идет пальба,
Порой с коня мы упадем,
Как падает звезда.
А значит: саблю наголо
Бери скорей, гусар,
И вражьим сонмищам назло
Свой наноси удар.
Ты по-французски не парле,
Но знаешь в жизни толк,
И ты удержишься в седле,
Срубив французов полк.
А коль придется навсегда
Почить здесь и тебе,
То не печалься и тогда:
Покорен будь судьбе.
Пусть тело все в земле сгниет,
Останется мундир.
Ну, а душа – она уйдет
В гораздо лучший мир
Сергей Луговик
Я, скорее, читатель, нежели переводчик. Для меня перевод – это, прежде всего, определенный способ проживания и присвоения чужого текста и языка (в этом смысле мне очень понятны экспериментальные переводы Гаспарова с русского на русский). Меня интересуют тексты и контексты, не представленные в русском поэтическом пространстве, условно-невозможные в русском языке, – конечно, подобного рода лирику можно только прочитать, с некоторыми оговорками. Сам же процесс перевода, довольно изнурительный, возникает из желания поделиться своим опытом чтения с
Рольф Боссерт (перевод с немецкого)
Ночной силуэт
Стоят перед дверью
с молотом, хризантемой
не гости, не рабочие,
точно не русские, они
не разлетаются зубцами
вечно дополнительных мыслей
они любят красоту
стилевых контрастов. Конечно
это не скучные ангелы Божьи,
они хотят твоей кожи, мои слова.
март I
подснежники бросают
воспоминание о зиме: наблюдатель
чистоты
над романтической спиной
желтая вода, однажды бывшая снегом,
стройплощадки жмутся к загородным дорогам,
резиновые сапоги – признаки мирного строительства –
буравят дыры в глинистой почве
один ушел с головой, уминает
из жестянки бобы с салом
ему кивают
из проходящих автобусов
сыто чавкает почва
разговор с набитым ртом
бессодержательно
сушит небо свое белье
март 2
неоднократно ветер заносит в дом простуду,
письма, которые не следует открывать
из них возникает весенняя немочь,
хозяйничает на письменном столе
вряд ли думаешь ты
это и есть послание весны
Первый день в школе
Ну вот, вы стоите во дворе,
неся на горбу шесть лет,
и портфели, некоторые
наделали в штаны от страха.
Родители, тети, бабушки – от гордости.
Скоро вас научат: играть
понятиями, с которыми потом
нельзя играть, роль труда
в процессе превращения в человека обезьян, а также послушных детей,
высокие и-де-а-лы наших, -
Что это, собственно говоря? А,
да, и история как молочная река,
поэтому вы
будет меньше да лучше!
Ну и учителя: кроткие черви,
и совершенно волшебное
их святошеское жеманство: детишки, сюда!
раззявит школа свою голодную пасть.
деточки, идите сюда, не бойтесь!
школа вас не сожрет, она и не должна
вас сожрать, вас просто немного
пожуют. Слюнные железы наготове.
Потом вас выплюнут
оформленных, маленькие друзья,
жизни в лицо.
У жизни, однако,
есть платочек в клетку.
Элегия
1
Необоснованно
жмет местность
я здесь
2
(В песочных часах
струится топор)
3
Между стенами
кожи
галдит вода
Октябрь в Бальта Альба
Полдень окружили грубые
кварталы; циничные окна, моргать –
единственная человеческая черта.
На тополином листе дрожит
красивая осень. Что с нами произойдет
не знает даже ровное шоссе
«Проект ОГИ»
В романе «Горизонтальное положение» Дмитрия Данилова есть следующий фрагмент (цитирую по журнальной публикации, «Новый мир», 2010, № 9):
«На сцену по очереди поднимаются авторы литературных произведений, поздравляют Данила (с днем рождения – прим. ред.), читают свои литературные произведения.
Анна прочла хорошее стихотворение.
Николай прочел хорошее стихотворение.
Валерий прочел прекрасное стихотворение.
Аркадий прочел целых два чудесных стихотворения…»
Примерно так – с поправкой на то, что вместо поздравлений звучали благодарности «Культурной Инициативе» и сожаления о потерянном бастионе «Проекта ОГИ» – можно было бы описать вечер 16 июля – закрытие литературного сезона «Культурной Инициативы» в клубе «Улица ОГИ». Кстати, и автор вышепроцитированного фрагмента там присутствовал – только читал не прозу, а стихи, что не так уж часто можно услышать.
Чтения проходили на первом этаже клуба, в ресторане. Второй этаж, как было заявлено, будет переоборудован под хостел – что означает не то чтобы утрату, но некоторую полуутрату еще одного «намоленного» места.
В свое время я обещал написать про закрытие «Проекта ОГИ» – и не получилось: легендарные времена «Проекта» закончились до моего появления, оставаясь в воспоминаниях старших товарищей «золотым веком». Кроме того, «Проект ОГИ»
Однако «Проект ОГИ» все же был и остается некоторым местом сбора – и таким он был 16 июля. Звучали стихи прелестных Чарыевой и Орлицкой, проза двух разительно отличающихся друг от друга Марианн – Гейде и Ионовой, читали Виктор Коваль и Андрей Родионов, Валерий Нугатов и Елена Иванова-Верховская, Андреи Гришаев и Сен-Сеньков – и многое другое случилось в тот вечер, который вел один из двух «столпов» «КИ» – Юрий Цветков.
«Культурная Инициатива» отправилась на заслуженные каникулы, а литераторы – на заслуженное неформальное общение, а далее – ожидать нового сезона (который, кажется, уже на подходе). Или еще
Елена Горшкова
Дача на Покровке,
Билингва,
Проект ОГИ,
Улица ОГИ
29.08.2012, 6685 просмотров.
