Фото Игоря Сида
Игорь Сид
Памяти Убещура
1
Кто-то, быть может, таки из гоголевской шинели, — а мы все вышли из редакционного подвала газеты «Гуманитарный фонд».
Андеграунд по-древнегречески — «гипогей» (по сути, подземный храм). Или, если угодно, «гипохтонь». Андрей Белашкин остался последним рыцарем древнего ордена, когда все остальные подпольщики уже вылезли, озираясь, на поверхностность отечественной культуры. Он единственный, кто так никогда и не поднялся из катакомб, не обратил внимания на исчезновение диктата идеологии и запретов. Продолжал шифроваться, делая уже вполне публичные арт- и литпроекты. Кто-то назовёт это скромностью или самоотверженностью, но всё же это была скорее рыцарственная зажатость железной клятвой.
А вот присвоить новаторской книжной программе своё имя — наоборот, ничуть не «нескромность», а тонкое и точное, и не без grano salis, соответствие духу 1990-х: личной ответственности за пульс жизни и становление современной словесности.
«Издательская квартира Андрея Белашкина» впервые ввела в российскую библиографию, иногда в союзе с другими авторскими программами, ряд существенных имён неофициальной культуры. Ахметьев, Вайман, Лавут, Лаптев, Литвак, Лукомников, Пивоварова… Выпустить первые книги в жизни многих авторов — этот вклад трудно переоценить. Но даже сейчас, через тридцать лет после старта, основатель проекта тянул с отправкой, для публикации «Культурной инициативе», полного списка изданных им книг. Так и не отправил.
В новом столетии в нашу жизнь пришёл Живой Журнал, и свой конспиративный синдром Андрей увековечил — зафиксировал, во всех смыслах, — магической аватаркой. Картинка на юзерпике была движущаяся, мультяшная. Густая лесная зелень раздвигается изнутри парой ладоней, и высовывается хитрованская физиономия с бородёнкой и в шляпе (панамке?). Такой слегка урбанизированный лесовичок. Быстро оглядевшись, персонаж снова бесследно исчезает в листве.
В теории неототемизма это называется автопрезентацией. Так Андрей видел себя и своё место в мире. Личный слоган в его ЖЖ-профиле —
Жил да был
Убещур
— органично перетекал из фольклора в футуризм, а имя раскрывалось как контаминация глаголов «убегать», «убеждать» и бестиарных терминов «ящер», «ящур», «щур».
Это я к тому, что в элементарной антропологии постулат «Бытие определяет сознание» содержит более сложную циркуляцию смыслов, чем кажется. Не в плане неясности, где какой падеж, а в плане бытийственности мифологии и её героев, их прорастания изнутри отдельных людей. Классический случай экспликации феномена, напомню — догадка Миши Айзенберга в отношении Виктора Коваля: «Какой-то эльф!»
Если писать об отдельном человеке Белашкине томик для ЖЗЛ, я бы озаглавил его, скажем, так: ПОСЛЕДНИЙ ЛЕШИЙ АНДЕГРАУНДА.
2
Все мы — узкий круг выживших литераторов и культуртрегеров 1980-х и 1990-х — знаем его и помним: большинство с теплом и благодарностью, но
Деньги он делал продажей книг, в том числе в метро и в электричках; редактор «Гумфонда» Вероника Боде, завзятая дачница, рассказывала, как порой встречала АБ в этом не слишком весёлом амплуа на подмосковных маршрутах. Однажды он сумел открыть (а вскоре, соответственно, закрыть) маленький букшоп — в том самом Калашном переулке, где пять лет назад возник, а теперь вот так же агонизирует из-за вздутия арендной платы культпроект «Нигде Кроме»…Предпоследняя, 12 июля 2013 года, запись в ЖЖ Ubeschur о закрытии магазинчика заканчивается анонсом:
«из неофициальной программы: А. Белашкин. Мастер-класс „Как просрать гуманитарную книжную лавку“ «
Эта отчасти трагикомичная, а отчасти тайно комфортная (ибо в чём-то сродни лености) нонпрофитность мышления держала нас с Андреем на одной волне. Годами не видясь, мы всё ещё на общей волне со многими из давнего круга — с каждым на своей. А в последнее время мы с Белашкиным сблизились по случаю новой актуальности. В российском книгоиздании обнаружились очередные лакуны, на сей раз — в области литературы Юга. И вот под маркой Института путешествий и издательства „Летний сад“, где Андрей работал последние полтора десятка лет, мы выпустили небольшим тиражом несколько достойных книжек. Это были прославленные у себя на родине писатели Доха Асси (Египет) и Удай Пракаш (Индия), а также восходящая звезда ангольской прозы Елена Евина-Бартоломеу.
Этот эпизод совместной истории воспроизводил в себе то главное, чем светит из прошлого пресловутое последнее десятилетие XX века. Впервые я смог сформулировать это относительно недавно, на круглом столе „Литературной Атлантиды“[1]. Это исчезнувшее впоследствии, вытесненное пришедшим откуда-то из иных миров цайтгайстом бессмысленной конкуренции, ощущение общего дела.
Может быть, ты ушёл для того, чтобы мы наконец ужаснулись, — и попытались вернуть это общее миру, дорогой друг?
3
Итак. Андрей Белашкин — легендарная фигура позднесоветского андеграунда, признанный литературный эксперт и куратор, один из зачинателей независимого издательского дела в России. Однако. Всё это звучит страшно скушно, а именно такого за Андрюшей при жизни не замечалось. На поминках мы услышали, разумеется, огромное количество связанных с ним забавных, загадочных и просто поучительных историй.
Андрей, с его всё более окладистой с годами бородой, и в целом какой-то непреднамеренно эстетичной восточнославянскостью, ещё с юности напоминал потомственного русского купчину — высокой гильдии, с ежесекундною готовностью к потлачу. Вот маленькая байка про Белашкина-мецената.
На квартирном аукционе живописи Светы Литвак, устроенном Женей Бунимовичем, один из лотов стал предметом борьбы амбиций парочки [воображаемых собой] толстосумов — АБ и американского поэта Джона Хая. Схлестнувшиеся, в масштабе своих социумов будучи оба, по меткому определению Павла Митюшёва, нищебродами, бились до последнего. И Андрей таки отжал у Джона картину, выложив за неё космическую по тем временам сумму, — и надолго влезши в итоге в долги… В интерпретации самой Светы, правда, триумфатором тогда оказался Хай. Но задачу выяснять скучную истину оставим историкам отечественного поставангарда.
Вспоминая Андрея Белашкина
Вспоминая Андрея Белашкина, я возвращаюсь на тридцать с лишним лет назад, к временам, когда сам только начинал заниматься издательскими делами. Наверное, это был самый конец восьмидесятых или начало девяностых (всегда путаюсь в датах и тем более в годах) — Андрюша тогда сотрудничал с газетой „Гуманитарный фонд“. При каких обстоятельствах мы с ним познакомились, сказать затрудняюсь, но очень быстро подружились и довольно часто встречались. Оба тогда страшно интересовались всем, что происходило в новой литературе, и оба имели множество планов, делились друг с другом своими открытиями и, конечно, вместе пьянствовали. Кажется, именно он помог мне тогда сделать две или три публикации про авангард в „Гумфонде“. Андрюша вообще был хорошим, отзывчивым, увлечённым и очень скромным человеком. В те же годы я его надолго потерял из виду, а обнаружились мы друг для друга довольно недавно, когда задружились в соцсетях, откуда я узнал, что он имеет отношение к издательству „Летнему саду“.
Могу рассказать, пожалуй, только пару эпизодов. Первый я не мог не запомнить, потому что потом увидел наше совместное изобретение на титуле одной из выпущенных им и подаренных мне книжек. Это была книга стихов Бонифация (Германа Лукомникова), кажется, первая Андрюшина продукция, если не считать короткого его собственного стихотворения про Пачугана Патча, изданного в порядке самиздата (или своё стихотворение он выпустил потом? Эта машинописная книжка лежит у меня не здесь, а
Второй эпизод был последним в серии наших встреч. Мы с ним и с моей подругой сидели довольно поздно вечером у меня дома. В какой-то момент он начал делиться с нами своими переживаниями: он любит одну девушку, но никак не может решиться на откровенный разговор. Тогда моя подруга сказала: „Решайся сейчас! Вставай и езжай к ней!“ Андрюша действительно встал и ушёл в ночь. С тех пор я его, кажется, больше не видел, зато спустя время узнал, что он тогда добрался до любимой и остался с ней жить.
Иван Ахметьев
Белашкин пришёл со стороны Гумфонда или ещё раньше со стороны Анатолия Маковского. который сказал: „тебе надо познакомиться с Андреем Белашкиным; в вас есть
Андрей открыл для нас М. Нилина.
по телефону: «я тут в „19 октября“ посмотрел книжку „Акцидентный набор“, моментом подумал, что это ты написал, но потом понял, что нет».
(я пошёл, купил и начал читать, хохоча и потрясаясь.)
в 1993 Андрей издал совместно с Толей Лейкиным мою главную книжку «Стихи и только стихи». (Андрей напечатал 1500 экземпляров, и я несколько лет имел возможность её раздавать и отвозить в магазины — она не имела там большого успеха…)
помню, как мы везли с Андреем весь тираж на какой-то каталке, потом вроде перегрузили на машину, что ли…
(сам никогда не выступал со своими стихами и запретил включать их в нижеуказанную антологию, хотя были у него неслабые вещи…)
Андрей упоминается в моем рассказике «Ещё»,https://frkr.ru/FRIENDS/AHMETYEV/Prose.html, в конце.
в 1998 Андрей придумал издать книжку Леонида Виноградова, и если бы не дефолт… (книжку я всё же сделал немного позже.)
в 1999 помогал мне перевозить вещи на новую квартиру. к ночи друзья разошлись, остались мы с Андреем и Клоп. я соорудил три лежачих места, мы расположились и ещё некоторое время болтали под водочку.
он ещё придумал тогда собрать у поэтов по последнему ст-ю второго тысячелетия и по первому третьего. несколько авторов откликнулись, прислали…
в 2003 Андрей помогал разбирать квартиру Улитиных после кончины Ларисы Аркадьевны. они жили неподалёку, через пару домов. (до этого был такой случай: нам надо было встретиться с Л. А., обсудить её замечания на мои комментарии к книге «Разговор о рыбе» (2002), в частности, переводы с английского. но она не хотела принимать дома, стеснялась беспорядка. и тогда я договорился встретиться с ней у Андрея, и так и произошло; нас очень любезно встретили и мы посидели там в уголке.)
и Андрей принимал участие в подготовке антологии «Русские стихи 1950–2000 годов» (первое приближение вышло в «Летнем саду» в 2010). правда, он не смог стать одним из составителей, хотя мы вполне доверяли его знаниям и вкусу, но и в роли консультанта он был очень полезен.
да, хорошо бывало, когда Андрюша был жив.
Если бы меня спросили, какое слово мне приходит в голову первым, когда я вспоминаю Андрея Белашкина, я бы сказал «энтузиаст». Он всегда был жизнерадостным и весёлым, всегда у него был какой-то очередной проект, как помочь литературе. Не помню, чтобы он предлагал познакомиться со своим творчеством или творчеством своих друзей, но он всегда интересовался чужим. Такие люди в наше время, как известно, большая редкость. Внешне он почему-то напоминал мне молодого русского купца из фильма о русской старине. Румянец во всю щёку, небольшой животик и вечная готовность радоваться и всех обнять.
Впрочем, виделись мы редко. Время от времени он заходил в наш подвал, где мы делали газету «Гумфонд», и
Хранитель
И рассказать можно не так уж много. Спустя столько лет знакомства с Андреем Белашкиным оказалось, что встречи наши были редки. Так бывает с поэтами-минималистами. При этом человек сделал немало, в том числе и для меня. Библиограф, издатель, редактор, литературовед, консультант в области современной литературы, критик, поэт. Не я одна могу сказать, что Андрей Белашкин издал мою первую настоящую книгу. «Песни ученика»! До неё была «издана» книга «Разноцветные проказники» какой-то конторкой при журнале «Юность» методом принта с моих листочков с обложкой «ненавязчиво розового цвета», как заметила Нина Искренко. Андрей участвовал в организации Первого фестиваля палиндромов в Москве, где я читала свои первые палиндромы. Будучи директором гуманитарного издательства «Летний сад», он переиздавал нашу совместную с Николаем Байтовым книгу «Случаи из жизни», а также пропагандировал и распространял и другие мои книги, например, «Книга называется». Кроме того, он стал ещё и хранителем. Именно к нему я обратилась, когда боялась, что могут пропасть мои черновики и материалы для романа «Ветреная голубка». Это был человек, которому можно довериться. В последнюю нашу встречу мы долго разговаривали. Это было лет пять назад в небольшой типографии около станции метро «Свиблово», неподалёку от которой я живу. Ну и что ещё? Ещё я помню глаза Андрея, когда он, с моего разрешения, прочёл переданные ему на хранение черновики романа.
Белашкин был персонаж
Не помню, кто нас познакомил. Может, Руслан Элинин? Или Бонифаций? Но в то время люди возникали
И вот уже дружим, выпиваем, на «ты», то ли ЛИТО «Сретенский бульвар», то ли не ЛИТО, но по-любому много выпито не минералки. И вот уже торгуем вместе книжками у «Кропоткинской», прямо за метро, на бульваре, два стола раскладных, и то ли ножки у них подломятся, то ли нет — «Интербук», «Красный террор», а за книгочеями — глаз да глаз, того и гляди арбатская старушонка сп…ит книжицу. Спионерит.
Ну и, конечно, разговорчики в строю. Об авангарде литературном всё ещё неизданном. Об арьергарде зарубежном, первый Набоков — «Прометей», синяя обложка. Поэты-шмоэты. Вот и литературную мистификацийку забабахали. Хопа!
В труде книгоноши главная беда — таскать. Помню эту лестницу к ныне музею совриска, а тогда на задворки Литфонда, где был у Белашкина склад по блату. Туда и оттуда. Таскать не перетаскать. Надорвался. «Ухожу», — сказал. Ну и уходи.
Потом, говорили, видели Белашкина по поездам, по электричкам, — торгует, говорили, книжками. Да ведь народная молва, она чего только не…
А может и врут? Не умер? Просто пересел в другую электричку?
Мой редакторский эталон
Так уж мы устроены, что после ухода близкого по духу человека принимаемся за запоздалое, почти эгоистичное сожаление: недоговорили, недопростили, недооценили, недорасспросили. С возрастом, конечно, накал подобного флагеллантства снижается, но всё одно не истирается до конца.
Смерть Андрея Белашкина отозвалась во мне, помимо простой человечьей горечи, досадной растерянностью: я же мог, но так и не доучился, не нагляделся, не надивился тому издательскому профессионализму, той литературной дотошности, той честной любви к книжному делу, которым остаётся завидовать — а достичь почти невозможно.
Близко мы знакомы не были. Сначала, при издании моей книги «Backsidе’ские истории» в издательстве «Летний сад», им возглавляемом, общались по телефону и электронной почте. Потом встретились на презентации упомянутого сборника. От личной встречи осталось стойкое убеждение, что довелось познакомиться с добрым, немного чудаковатым человеком, способным щегольнуть немодной теперь энциклопедической начитанностью. Впрочем, неохотно — кажется, Андрей считал подобный паттерн пустым хвастовством. Такие бессеребренники обязательны, хоть и редки в любую эпоху и, зачастую, выступают литературным катализатором, объединяя, цементируя вокруг себя творческих персонажей. Уже само знакомство с ними — большая честь.
Потом мы сотрудничали, издавая перевод «Истории плохого мальчика» Томаса Бейли Олдрича, считающегося в англоязычном мире классикой, у русского читателя они особого признания не получили, хотя и выходили неоднократно — только я нашёл три перевода. Позднее Андрей нарыл ещё один. И примерно тогда же пришла пора уже мне удивляться. Не количеству предшественников, а профессионализму человека, взявшего шефство над моей работой. Так-то я уже слышал о прежнем увлечении Андрея редкими изданиями аукционного уровня и его ранних издательских проектах, но никогда настолько глубоко не забирался в закулисье этой кухни. Хотя опыт сотрудничества с книжными издательствами уже имелся — совершенно иной.
В саму повесть Андрей решил не соваться. Просто прочитал и заявил, что доверяет переводчику. А аннотации и предисловию досталось. Первую я переписывал раз пять. Авторское вступление — раза три. И каждый раз с дополнениями, которым обязан именно Андрею. Сначала он правил общий тон, потом принялся за фактологию.
Штука в том, что я
Все эти тонкости раскопал Андрей. Причём сделал это предельно старомодно и эффективно — посетив лично несколько библиотек и покопавшись в каталогах. А ходил он тогда, судя по всему, уже не очень бодро. Так что мне остаётся только подивиться преданности делу. И запоздало выразить благодарность за необидное, мягкое наставничество и помощь. К слову, тогда же Андрей прояснил этимологию фамилии британского деятеля, упомянутого в книге, и внёс нужную корректировку как в перевод, так и Википедию. Просто уж заодно.
Книга вышла, только на её презентации Андрей уже не смог прийти. Ни на одну. Правда, я рассказал ему о них по телефону. Но это уже вынужденный эрзац общения, на недостаток которого можно только запоздало сетовать. Зато теперь у меня есть
Об Андрее
По улице моей который год
Звучат шаги — мои друзья уходят.
Друзей моих медлительный уход
Той темноте за окнами угоден…
Белла Ахмадулина
Я познакомилась с Андреем в редакции газеты «Гуманитарный Фонд», где одно время работала. Тогда ещё не было издательства «Летний сад», но зато был прекрасный, удивительный, свободный ГФ под руководством незабываемого Михаила Ромма и Леонида Жукова, который его придумал.
И кого только там не было! Страна дышала свободой! И каждая идея и мысль были поддержаны и обласканы нашим фантастическим издательством и газетой ГФ. И Андрей Белашкин, конечно, не был там чужим человеком. Тогда все мы были молоды и веселы, полны творческих планов. Казалось, что завтра здесь у нас будет настоящая Европа и даже лучше. Денег, правда, у народа не было. Но у Андрея они были. Зарабатывал он их весьма трудным способом — торговал книгами ГФ в метро, на улице и в электричках. Деньги Андрей тратил на издания книг своих друзей-поэтов, и других, которые ему нравились, под грифом «Издательская квартира Андрея Белашкина». Первым среди них был Бонифаций, а также Иван Ахметьев, Евгения Лавут и др. Как-то я побывала в этой квартире — зрелище не для слабонервных. Всё пространство было занято книгами, журналами и газетами. Все издания лежали прямо на полу, шкафов я не помню, или их вообще не было. Для прохода от двери к столу вела узенькая тропинка.
Андрей, в отличие от своих друзей, никогда не читал своих стихов (я думала, он их вообще не пишет), и мало говорил о себе. Ни слова, например, о том, что его папа — гениальный художник. Зато беспрерывно читал наизусть стихи Бонифация, Ивана Ахметьева, Игоря Холина и др. Конечно, Андрей был интеллектуалом, но он был настолько интеллигентным, скромным и демократичным человеком, простым и лишённым всякого высокомерия, что это не бросалось в глаза. С ним было легко и весело, за исключением случаев, когда он был сильно пьян.
Андрей уважал женщин. Он был необычайно добр. Однажды он поселил у себя бездомных девушек. Не знаю, где он их взял. Девушки были фанатками Верки Сердючки и смотрели сериал «Моя прекрасная няня», что очень огорчало хозяина квартиры и мешало ему жить. Андрей звонил мне и просил выгнать прекрасных незнакомок. Я посоветовала ему взять такси и отправить девушек домой, но выгонять было некуда.
Андрей произвёл очень приятное впечатление на моих немецких друзей. Из разговора с ними выяснилось, что он хорошо знает не только русскую литературу и культуру.
Мы ещё общались много лет спустя: по моей просьбе Андрей издал первую книгу одного неизвестного автора. Только Андрей мог внимательно прочитать и сказать, что он думает. Его мнение было для меня значимым.
Сообщение о его смерти причинило мне настоящую боль. Мир утратил для меня ещё одну яркую краску. Замолчала навсегда ещё одна прекрасная мелодия.
Я приношу самые искренние и глубокие соболезнования семье Андрея.
Круглый стол «Литературная Атлантида. Языки описания» прошёл в рамках выставки «Литературная Атлантида: поэтическая жизнь 1989–2013», состоявшейся в 2017 году в Государственном музее истории русской литературы имени В. И. Даля. — Прим. ред.
Текст публикуется в авторской орфографии и пунктуации. — Прим. ред.
10.01.2025, 460 просмотров.
