Памяти Елены Семёновой (7 декабря 1975 — 12 января 2024)
Николай Милешкин
Немного сумбурно. Памяти Лены
Я не сразу открываю людей. Когда я пришёл в проект «Уйти. Остаться. Жить», посвящённый рано ушедшим поэтам, там уже были Борис Кутенков и Елена Семёнова. И Лена мне показалась такой эксцентричной особой (пишущей, впрочем, талантливые заметки). Года через два мы отмечали у неё дома Новый год. Любимый мужчина Лены не смог прийти, и она позвала отмечать вместе с нами своего бывшего мужа. Когда я увидел, какие хорошие дружеские отношения она сохранила с бывшим супругом, я впервые по-настоящему её зауважал. Потом, присматриваясь, я заметил, что если и есть люди, к которым Лена относится резко негативно, то таких людей… один или два, и они действительно повели себя отвратительно. Я подумал о том, сколько таких людей в моей жизни… и зауважал Лену ещё больше.
И я, и Борис Кутенков — люди достаточно принципиальные, и обратной стороной этого часто служит своеобразная упёртость и конфликтность. И у Лены получалось, причём как-то естественно, зарождающиеся конфликты гасить. Когда пройдёт первый шок от потери, надо будет думать, кто бы мог заменить Лену в проекте… и мы не очень понимаем, кто бы это мог быть. Не так много людей, сочетающих в себе бескорыстие по отношению к делу и доброту к окружающим.
Будем помнить. Пусть земля будет пухом.
Мария Мельникова
«Я никогда не видела, как разбиваются стеклянные шарики…»
— Ну что же, поскольку кажется, уже все выступили… — бормочу я, усталый организатор, в микрофон, готовясь завершать вечер.
— А КАК ЖЕ Я?! — звенит крик от входа.
Это не удивлённый крик автора, которого проглядели. Не обиженный крик автора, которого забыли. И уж точно не извиняющийся крик автора, который ухитрился явиться на поэтические чтения к самому концу. Это торжествующий крик сказочного персонажа, выходящего на сцену на детском утреннике. Это Листик с улыбкой до ушей. Похоже, она пришла в Зверевский центр прямо с празднования своего дня рождения. Она марширует к микрофону. Она восхитительно, дионисийски пьяна. Она читает стихи, с трудом держась на ногах. Она обнимается и фотографируется со всеми, она садится на шпагат, едва не опрокидывает стенд с ценными картинами, хохочет — шебутной волшебный ребёнок, счастливо живущий в теле 48-летней женщины.
Я рада, что моё последнее воспоминание о поэте и журналисте Елене Семёновой, Листике — такое. Отпето-праздничное.
Видеть её, внезапно состарившуюся, в гробу — невыносимо. Как будто смерть обрушила на Лену все те годы, что она прожила бы, если бы не проклятый инсульт… нет, не так. Лена не стала бы ТАКОЙ старушкой. Она стала бы самой очаровательной старушкой Москвы, главной столичной бабушкой-веселушкой, самой доброй Шапокляк… Кажется, в некрологах подобное писать не принято, но в случае Елены Семёновой «правильный» некролог — такое же оскорбление, как похоронный грим.
Лена была легендой. Она была той самой поэтессой, «которая на мероприятии в „Китайском лётчике Джао Да“ голая залезла на стропила и свалилась». Она была той самой поэтессой, которая на «Майфесте», закончив выступление, сказала: «И ещё одно стихотворение» — и радостно продемонстрировала залу роскошную голую грудь. В этом не было ни капли эпатажа. Нагота и литература для Лены — убежденной натуристки — действительно были равнозначимыми величинами. Она несла свою телесность и женственность, как знамя, с пылом деятельницы общества «Долой стыд!» из 1920-х. Её обнажённое хулиганство было подобно художественному перформансу, и мало, очень мало кто в нынешнем литературном сообществе мог создавать такую эротическую лирику — яркую, самобытную, искрящую.
«Как нам теперь без нашей доброй и нежной палеолитической Венеры?» — в день её смерти написала в соцсетях Ася Аксёнова. Да, в Лене несомненно было что-то чудесно архаическое. И не только из первобытных времён. В XXI веке Листик жила, словно блаженный античный стихотворец, порождённый фантазией романтика XIX столетия. Постмодернизм, постправда, постирония, дигитализация, глобализация, маргинализация, противостояние силлаботоников и верлибристов, упадок толстых журналов, я-письмо, фем-оптика, почему Х дали премию, а Y не дали — казалось, её совершенно не волновало ничего из того, о чём принято волноваться порядочному литератору в начале третьего тысячелетия. Её жизнь словно бы целиком состояла из наивного воспевания чудес мира и простых удовольствий — еды, возлияний, любви, пения, плавания, катания на велосипеде, лазанья по деревьям… точнее, такое впечатление могло создаться у человека, который никогда не имел с Леной дел по работе и не знал, откуда взялось её милое прозвище — Листик. Его дал Лене Евгений Лесин — в честь коротышки Листика из «Незнайки в Солнечном городе». «Малыш Листик, о котором уже говорилось в этой истории, был очень хороший коротышка. Он жил в Солнечном городе, на Леденцовой улице. На этой же улице, только в другом доме, жила малышка по имени Буковка. Эти Листик и Буковка прославились тем, что очень любили читать книги. Они увлекались чтением до такой степени, что иногда даже не ходили в театр и кино, не слушали радио и не смотрели телевизора, а вместо этого сидели и читали какую-нибудь интересную книжку. Сначала они перечитали все книжки, которые были у них дома, потом стали доставать книги у кого-нибудь из приятелей и в магазинах, наконец записались в библиотеку, потому что в библиотеке всегда можно было достать какую-нибудь интересную книгу».
Гедонистка Лена была преданнейшим человеком книги и великим тружеником, одним из «трёх китов», на которых держался «Eх Libris» — фактически, последний оплот специализированной книжной прессы в России — и помогала воскрешать память рано умерших поэтов в проекте «Они ушли. Они остались». Ответственная, внимательная, аккуратная, чуткая — все, кто знал Лену-рецензента, Лену-редактора, Лену-интервьюера, Лену-исследователя, говорят одно и то же. Пронзительно оригинальная Листик умела забывать себя ради других.
Она была мастером искусства жизни, обладала потрясающим талантом лететь по просторам вселенной легко, целиком отдаваться существованию, полному игры, удовольствий и труда. И при всём своём имидже очаровательной простушки не лишилась способности здраво размышлять ни в 2014-м, ни в 2020-м, ни в 2022-м.
Затмевала ли Лена-человек Лену-поэта? До известной степени — да. Хотя бы потому, что Листик была скромным автором. Она не прятала свои тексты, охотно публиковала их соцсетях и читала на мероприятиях, но никогда не «продвигала». Невнимательному читателю её поэзия покажется очень традиционной, но стоит приглядеться — и в глаза бросается множество удивительных находок, чудесных неологизмов, заставляющих серьёзно задуматься неординарных метафор. Лена-поэт не занималась концептуальными и стилистическими изысканиями, мало заботилась о точности рифм и адекватности созвучий, не стеснялась обращаться к винтажной пейзажной и путевой лирике, к чисто юмористической поэзии — и писала неизменно изобретательно и пассионарно. В её строках всегда теплилась хлебниковско-хармсовская искра, клокотала энергия творения. А ещё Лена обладала редким даром писать для детей. Нам ещё предстоит заново перечитать корпус её произведений, и, возможно, нас ожидают открытия.
Я никогда не видела, как разбиваются стеклянные шарики…
И это, чёрт возьми, вселяет в меня надежду!
Так написала Лена в стихотворении 2006 года, посвящённом одной из любимых игрушек советской детворы. Она сама была похожа на восхитительный стеклянный шарик. В этом мире, разбивается, к сожалению, всё — но надежду терять нельзя.
Последняя, сделанная вечером 9 января, запись Лены в её телеграм-канале — стихотворение о творчестве и растворении. Давайте помнить об этом.
Файнлайнер. «Erich Krause».
Ну, что ещё осталось, —
О бог, какая малость
И многость этой связи!
Майн кнабе из Германии,
Знай, шах и мат чудесней
Бывают (без обмана)
Любой из всех болезней.
Когда вершат стратегия
И тактика свой выстрел,
Лежать на свежем снеге,
Что мягкой шалью выстлан,
(И средиземноморскому
Подобен он палаццо.)
Великой и раскромсанной
В нём на ветру смеяться.
Нечасто ведь на холоде,
Где бродит мудрый ворон,
Вдруг сердце так заходится, —
Прям как крючок затвора…
Ну, что ж! Как пешки, быстренько
Снег будет чисто убран.
Что мир с его витийствами?
Лишь тень и ветер, umbra.
Ольга Балла
Лишь тень и ветер, umbra
Лена Семёнова была не просто очень хорошим, добрым, светлым человеком (что и само по себе очень-очень много — и чрезвычайно редко и в литературной среде, и вообще), в качестве которого её вспоминает сейчас практически каждый, кто её знал. Она не просто умела быть одновременно лёгкой и глубокой, что вообще крайне редко удаётся (первое, наверное, замечали в ней куда чаще, чем второе — ну и правильно, потому что это драгоценное, утешительное, спасительное свойство). Немногие сделали для русской поэзии столько, сколько она — в качестве соорганизатора ежегодных литературных чтений «Они ушли. Они остались», одного из редакторов-составителей нескольких томов издаваемой по их итогам антологии «Уйти. Остаться. Жить» и культуртрегера-энтузиаста, ездившего с коллегами по всей России с презентациями этих книг и рассказами об их героях — рано умерших поэтах, — уже одного только этого было бы достаточно для того, чтобы остаться в истории литературы, и Лена, несомненно, там останется. Но кроме этого, кроме своей журналистской и литературно-критической работы (кстати, она была умным, внимательным критиком, это необходимо оценить), Лена — и, по-моему, это самое главное, основа всего остального — была чутким, тонким, нетривиальным поэтом. Будем же её не только с благодарностью помнить, но и внимательно читать.
Скорбим
20.01.2024, 2447 просмотров.
