Представление книги Владимира Аристова «Idem-forma. Поиск тождества в несходном в литературе и других искусствах» (М.: Центр гуманитарных инициатив, 2023)
Николай Гладких
Идём от формы
Бывают странные сближенья.
А. С. Пушкин
18 сентября в резиденции Ассоциации союзов писателей и издателей России (Доме Ростовых) прошла презентация книги Владимира Аристова «Idem-forma: поиск „тождества в несходном“ в литературе и других искусствах» (М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2023, серия «Humanitas»), организованная при участии проекта «Культурная инициатива». Владимир Аристов, известный поэт, прозаик, эссеист, автор семнадцати книг, доктор физико-математических наук, компактно познакомил слушателей с ключевой идеей книги и содержанием вошедших в неё статей и эссе.
Исследованием литературных параллелей, перекличек, аллюзий — генетически связанных, случайных и совершенно независимых — литературоведы занимаются давно. Выявляются взаимовлияния, типологические сходства, интертекстуальные связи и т. п. Владимир Аристов, как представляется, идёт прежде всего от читательской практики, обострённой личным опытом поэта-метареалиста. Как заметил присутствовавший на вечере Евгений Бунимович, собственная погружённость исследователя в поэтическое творчество делает его чутким к таким нюансам формы и смысла, которые редко попадают в поле зрения «чистых» профессионалов-литературоведов.
В самом упрощённом и абстрактном виде метод idem-forma автор данной заметки описал бы так. Есть два совершенно разных узора, но мы замечаем, что на том и другом имеется очень похожий элемент (idem по-латыни «то же», «тот же»). Цепляемся за него как за крючок и начинаем пристально рассматривать то, что вокруг. Неожиданно обнаруживается, что похожих или даже одинаковых элементов больше одного, хотя раньше они не бросались в глаза, оставались неявными, имплицитными. Обязательное условие — множественность совпадающих или «конгруэнтных» элементов. Слой за слоем на обоих узорах открывается всё более глубокое сходство, не только формальное, но и смысловое, и, осмысляя его, мы получаем третий, синтетический, так сказать метаузор.
Под узором здесь подразумевается литературный текст, хотя не обязательно — это может быть и философский, и научный, и иной текст, но в принципе так можно сопоставлять изображения, музыку и (добавим от себя) кино. От устоявшихся литературоведческих методов idem-forma отличается большей субъективностью, эссеистичностью, артистизмом индивидуального чтения. Но от, казалось бы, близкой концепции интертекста idem-forma отличается тем, что не размывает рамки исходных текстов; метатекст — не поле бесконечной игры культурных перекличек, это всё-таки опыт реконструкции конкретных авторских замыслов и контекстов, которые сближают несходное.
Пример — «Двойное произведение» доктора Дж. Уотсона. Доктор Джон Уотсон приезжает из Афганистана в викторианскую Англию, знакомится с загадочной личностью, которая ведёт investigations (расследования). У этой личности имеются конкуренты в профессиональной деятельности (некий инспектор Скотланд-Ярда). Отчасти стимулирующую, отчасти тормозящую роль в расследованиях играют необычные женщины. В ходе своей работы героям приходятся разгадывать шифры (рассказ «Пляшущие человечки») и устанавливать связь между двумя, казалось бы, независимыми фактами (рассказ «Второе пятно», где несовпадение пятен крови на ковре и на полу оказывается ключом к разгадке). В середине ХХ века американец доктор Джеймс Уотсон приезжает в Англию и знакомится с достаточно экстравагантной личностью — учёным Фрэнсисом Криком, который ведёт собственные investigations (исследования). Доктор Уотсон втягивается в эту деятельность и становится её летописцем, создав впоследствии книгу «Двойная спираль». У Крика и Уотсона есть соперники на профессиональной стезе, такие, как доктор Лайнус Полинг. Женщины также вносят как свой вклад, так и помехи в достижении результата, которым явится разгадка шифра молекулы ДНК, для чего нужно установить, как соотносятся две цепочки нуклеотидных субъединиц, образующих спираль. В сочинениях двух докторов-близнецов, разделённых эпохами, можно найти и мелкие рифмы-совпадения: Шерлок Холмс восклицает: «Я нашёл наконец реактив, который осаждается только гемоглобином и ничем другим!» В группе Крика больше десяти лет собирают «данные о дифракции рентгеновских лучей на кристаллах гемоглобина». Идя на первую встречу с Холмсом в университете, Джон Уотсон видит в лаборатории бунзеновские горелки, а Джеймс Уотсон на первых страницах книги рассказывает, что бунзеновской горелкой чуть не сжёг лабораторию. Наш старший современник Джеймс Уотсон выстраивает свои мемуары как научный детектив — возможно, под «неконтролируемым» влиянием собрата-викторианца, но, может, и отчасти контролируемым. Однако можно выделить существенное различие двух направлений investigations. Холмс и Джон Уотсон стремятся разгадать «код смерти», Крик и Джеймс Уотсон ищут «код жизни».
Я выбрал этот пример из-за его относительной компактности. Литературные «отождествления» в книге Владимира Аристова значительно более развернуты и более сложно и тонко мотивированны. Это поэтические пары: Блок («Ты помнишь? В нашей бухте сонной…») — Мандельштам («Домби и сын»); Ахматова («Сжала руки под тёмной вуалью…») — Блок («Превратила всё в шутку сначала…»); Цветаева («Ода пешему ходу») — Мандельштам («Ода неизвестному солдату») и целый ряд других. Самая неожиданная пара — Юрий Живаго и Борис Пастернак; экспериментальное отчуждение поэта-героя от поэта-автора позволяет увидеть не только «взаимовлияния» внутри этой пары, но и переклички в стихах Юрия Живаго с множеством других поэтов 1910–1920-х: Брюсова, Блока, Есенина, Маяковского, Багрицкого, Поплавского… Две главы книги посвящены прозе: «отождествлению» романов «Шум и ярость» Фолкнера и «Котлован» Платонова (одна пара) и «Доктор Фаустус» Томаса Манна и «Мастер и Маргарита» Булгакова (другая). Несколько текстов намечает возможности применения метода idem-forma к визуальным искусствам и музыке, причём это применение может быть перекрестным (литература vs живопись, живопись vs музыка).
Вероятно, многие рассматриваемые в книге сопоставления можно либо раскритиковать[1], либо «дожать», довести до более строго следования критериям научного занудства (а скорее всего, раньше или позже всё это произойдёт). Но несомненно, что книга Владимира Аристова предоставляет богатейший эвристический материал самого разного свойства: методологического, поэтологического, историко-культурного и даже чисто практического — всякий пишущий человек найдёт здесь полезные уроки, как надо писать, а всякий вдумчивый читатель — как надо читать.
С чем бы я не согласился довольно категорично, это с предположением, что прототипом (одним из прототипов) вольтеровского Кандида может быть М. В. Ломоносов. Утверждение, что учитель Кандида Панглосс — пародия на учителя Ломоносова Вольфа, сомнительно; все комментаторы достаточно аргументированно называют Панглосса пародией на Лейбница, теоретика гармонии Вселенной. Можно согласиться, что Ломоносову, ученику Вольфа, который был учеником Лейбница, тоже свойствен оптимизм. Но герой повести Вольтера Кандид (от латинского candidus «белый») — в значениях XVII–XVIII века «чистый, невинный» — по своей сути фольклорно-литературный простак, попадающий из передряги в передрягу. Считать таковым Ломоносова, который из простого помора стал ученым с европейским именем, одним из основателей Московского университета, руководителем комплекса академических учреждений и ключевым информатором «Истории Российской империи при Петре Великом», над которой Вольтер начала работать в 1757 году («Кандид» вышел в 1759 году), — при всей вольтеровской иронии это было бы чересчур.
