Памяти Андрея Таврова (12 марта 1948 — 21 сентября 2023)

В будущем времени

Владимир Аристов

Ушёл из жизни поэт Андрей Тавров. Гениальный поэт. Ушёл в новую жизнь. Vita Nuova. Страдание, которое причиняет эта весть, подразумевает молчание и молитву в скорби. Но поэтическое слово — его слово выводит нас за пределы слышимые и видимые, оно предстательствует за нас перед будущим и говорит о нас и за нас. И всё же мы способны подчиняясь этому слову, слабым отзвуком что-то  тоже сказать. Он говорил о пороге новой культуры, новой поэзии. И на наших глазах он выходил за этот порог, двигаясь в какую-то новую свою (и нашу?) юность — последние его книги, появившиеся разом: стихов «Прощание с Кьеркегором», прозы «Снигирь», эссе «Короб лучевой» — три грани невероятного расцвета его, возрастания его поэтической силы. Он жил в настоящем как в будущем, погружался в прошлое как в будущее, из будущего он прилетел. Поэтому любое упоминание о нём: «он был» тут же становится «он будет», что подразумевает «есть» — естественное бытие для него. Новая жизнь поэзии, новой поэзии — это его жизнь.

 

Ольга Девш

Андрей Михайлович Тавров ушёл. К огромному сожалению его труд и дар не были оценены до сих пор в полной мере. Это часто бывает, как помним из истории, с выдающимися творцами. Несправедливо. Обидно. Обыденно, увы. Дурак-человек только потеряв осознает ценность и уникальность поблизости росшего, плодоносящего таланта.

Андрей Тавров создал глубокую философию поэзии. Поиск Имени и Слова в творческом дискурсе привёл поэта к пониманию поэзии как живого духа, ауры, полноценного божественного эфира. Циолковский от литературы…

Наследие Таврова требует серьёзнейшего исследования на филологическом и философском уровнях. Двадцать первому веку есть кем гордиться.

Светлая память, Андрей Михайлович.

 

Мария Малиновская

Андрей Тавров, в какой светлый прозрачный день его не стало. Есть какая-то связь между тем, каким он был, и этими днями. В последнюю встречу он рассказывал мне о работе на стройке в молодые годы и о том, как она его изменила. А до этого было десять лет разговоров, встреч. Он как будто знал, как выйти — из словесного в дословесное, из вещественного в неосязаемое. И для него не было границ между одним и другим, было открытое живое пространство рождения смыслов, аура, движение — вне всего, что движется. Поэт вне рамок литературных сообществ — которого любят, читают, осмысляют все. И будут читать.

 

Лев Колбачёв

Оставил этот мир Андрей Тавров, замечательный поэт, прозаик и настоящий мыслитель, бескомпромиссный и абсолютно честный.

Есть такое почти забытое слово — «посчастливилось». Вот мне — посчастливилось жить с Андреем в одно время, переписываться, одними его выкладками просто наслаждаться, будучи готовым подписаться под каждым словом, запятой и пробелом, с другими — спорить, но всегда это был спор по существу и в общем поиске какой-то, не побоюсь этого слова, истины.

Андрей Тавров умел многое, но более всего, наверное, он умел видеть «сны о чём-то большем», и пересказывать их нашим несовершенным земным языком. А это стоит самого дорогого.

Спасибо Вам за это всегда.

 

Александр Иличевский

Умер друг и поэт — Андрей Тавров (Суздальцев), которого я любил всей душой и умом. Мы познакомились с ним по переписке в те времена, когда люди ещё разговаривали и переписывались. 1999 год. Огромную пачку его стихов мне прислал Алёша Парщиков из Кёльна и велел отнести Саше Давыдову в  «Комментарии». Я поразился языковому напору, потоку образов, с которым Андрей взбирался на метафизические небеса поэзии. «Ангел пинг-понговых мячиков» — вот что можно написать в стихотворении с таким названием? А ведь этот текст был шедевром, который я запомнил наизусть и проговаривал не раз, дивясь его устройству.

Мы тогда дружили жадно, с удовольствием, разговаривали, переписывались, непрестанно гуляли по Москве. Это был один из немногих людей, встреченных мною в жизни, о которых я мог сказать, что они ведут духовное существование. Андрей был страстным христианином, рассказывал о своём ученичестве у отца Александра Меня. Мой почтовый архив полон писем от него ( «Были на биеннале в Венеции — красиво, но много русского мата»). Я очень любил Андрея — мало того, что мы всегда друг для друга были первыми читателями больших вещей — мы ещё умудрялись дружить своими человеческими ипостасями. Андрей купил когда-то  домик на берегу Валдая и пропадал там месяцами. Рассказывал, что опасается вечерами отходить от забора далеко — волки подходят к жилью слишком близко. Там, на Валдае, он мог выплеснуть на бумагу роман — за месяц-другой непрерывного деяния, почти без правок. Его работа была похожа на работу пророка — на пределе сил и сосредоточенности, существования вообще. Для этого, конечно, надо быть аскетом и титаном — он им и был, при том, что был и просто человеком — нежным, тонким, прощающим.

Мы вместе дружили с Алёшей Парщиковым, мы притягивались друг к другу, как это делают атомы в простой какой-нибудь молекуле — например, воды, и тем самым обретали свою водную среду, в которой были, как рыбы… Горестно сейчас так, что не передать словами. Андрей был очень красивым человеком — во всех отношениях: строгий, мягкий, терпимый, непримиримый, галантный, всепонимающий, формирующий реальность вокруг себя так, что она становилась искусством — хотя бы на расстоянии протянутой руки, услышанного слова… Андрей работал над развитием метафорического всеединства мира — как никто. Идея была проста: есть точная метафора и неточная. Есть рождение истины и наоборот. И если находить, работать над поиском точных метафор, то можно собрать Вселенную воедино. Эту эстафету он принял от Парщикова, чьи могучие и изысканные метафоры положили начало этому великому делу. В стихах и прозе Андрей стремился, пытался показать, доказать всеединство мира — пронизанного мыслью Творца. Это несколько долгий разговор, но работа его, поэта, была безупречна. Сейчас мы расстаёмся с поэтом будущего, настоящим футуристом, миры которого нам ещё придётся обживать.

 

Вадим Месяц

Стихи Андрея Таврова мне прислал Алексей Парщиков, и я поначалу подумал, что он меня разыгрывает. Я подумал, что это его тексты. Написал — эк тебя растащило. Он поблагодарил за комплимент и объяснил, что Тавров — реальный поэт и человек. Я возвращался из Америки в Россию к этому реальному поэту и человеку. Я увидел в его поэзии свободу, которую на  «континенте, державшемся на ковбоях», не видел. Никто не видит всей поэтической картины мира «здесь и сейчас», но писать на таком уровне метафорического мышления могут единицы. Три-четыре человека. Медицинский факт. И неважно в каких социальных обстоятельствах мы находимся — это Божий дар. Дух, который дышит где хочет, и как хочет.

Представьте, если бы «Проект Данте» или «Плач по Блейку» Таврова вышли бы в конце 1980-х. Прижизненный классик, маэстро бабочек и дирижаблей. Не поймёшь, насколько бы лет хватило тебя после этих медных труб. Мы размышляли об этом, обо всем размышляли. Забили на признание и всепонимание. Мы решили, что все поэты — люди одной крови. И жить стало легче.

Если ты хорошо пишешь, ты имеешь право на игру с миром. «Русский Гулливер» всегда был игрой. Концепции можно выдумать самые разные, лишь бы было интересно. Смешение священных почв, поиски новой невесты для Пушкина, Атлантиды в сердце лемура и шимпанзе. Плачи о рэкетирах и палачах. Возложение Ельцина в Мавзолей. Священный бред. Музыка бытия. Нам было тесно в словесности. Манифесты, молитвы, акции, бубны и варганы — как ты согласился на всё это, человек культуры? Почему, придумав вчера идею с почтовыми голубями, я решил срочно посоветоваться с тобой?

Я всегда буду советоваться с тобой, чтобы ты улыбнулся. «Вот белой тарелкой в воздух плывёт лицо / я спать кузнечик я баба в ночи кричать / я жизнь без формы без скорлупы яйцо / и вселенная ищет пустое мое крыльцо / себя и меня во мраке двойном зачать», сказал ты напоследок. Это про любовь. Я про неё ещё не всё знаю.

Подруга сказала, что мы были два Дон Кихота. Ошибается. Мы были двумя Санчо Пансами, тремя Остапами Бендерами и четвертью Кисы Воробьянинова, тройными одеколонами, Керуаками и Кэссиди, сосчитавшими все шпалы на несуществующих железных дорогах. Мы любили Венецию с той же страстью, что трапецию. Мы до сих пор возмущены, что сопки на Колыме не названы именами наших любимых женщин.

С нами сотрудничали сотни авторов, но в конце концов мы остались вдвоём.

Шли позавчера со Славой Гайворонским на отпевание, проходили мимо храма Григория Неокесарийского на Полянке. Говорю, здесь крестили моих старших детей. Андрюха был их крёстным отцом. Я смотрю на здания, лица, женские задницы, листья и пальцы теней, на книжки на книжных полках — и думаю, как много на свете вещей, которые мы обсудили. И знаю, что эти вещи рано или поздно начнут обсуждать нас.

Я сейчас в Бытхе, в местах твоего детства. Потому что есть законы композиции, которые выбраны не нами. Потому что крест — это не символ муки, а знак пересечения райских рек. Помнишь?

 

Скорбим 

01.10.2023, 1388 просмотров.

Контакты Поиск Подписка на новости

Регистрация СМИ Эл № ФC77-75368 от 25 марта 2019 Федеральная служба по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций © Культурная Инициатива © оформление — Николай Звягинцев © логотип — Ирина Максимова Host CMS | сайт - Jaybe.ru