Елена Семёнова
«Дежурная рюмочная» на Новом Арбате — место уже давно культовое и знаковое, где всегда доступны простые блага жизни, вроде копчёного сала, канапе с селёдочкой, малосольных огурчиков, а напитки, вроде вина и совращающих с пути истинного настоек, частенько разбавляют. И чем бы вы думали? Нет, не водой, боже упаси. Безусловно, поэзией. И происходит это обычно на третьем этаже заведения, из больших окон которого открывается чудный вид. Сидишь себе за столиком, и, как на экране, наблюдаешь сверкающую огнями вечернюю жизнь мегаполиса.
Но вернёмся всё же к нашим баранам… Ой, нет, стихам, салу и селёдочке. (Хотя пельмени с бараниной, надо сказать, были). Не так давно в «Дежурной рюмочной» собрался небольшой, но рафинированный круг любителей поэзии, среди которых были главный редактор журнала «Знамя» Сергей Чупринин, критик, литературовед, директор издательства «Время» Алла Гладкова, его же создатель Борис Пастернак, переводчик, критик Михаил Визель, видеоблогер, поэт Дмитрий Гасин, директор Института экономической политики Егора Гайдара Сергей Приходько и другие небезынтересные лица. Включая хлебосольного хозяина «Дежурной» Дмитрия Ицковича.
А собрала этот круг «Культурная инициатива», чтобы презентовать четвёртую книгу стихов
Алексей Улюкаев спокойно сидит за столом. В его фигуре никакой важности, позы. Что хотелось бы отметить: его облик разительно отличается от фотоснимков 2016 года, как будто перед нами совершенно другой человек. И дело даже не в худощавой подтянутости (которая объяснима в том числе годами заключения), а в некой что ли «проявленности». Кажется, на тех давних фото — просто заслуженный государственный муж, чиновник, сейчас же такое ощущение, что на лицо «навели резкость» и стал человек как человек. Как самого себя сердцевина. «Я почитаю минут сорок, и тогда мы займёмся, собственно, тем, что и положено делать в рюмочной», — шутливо замечает герой действа.
Стихи Алексея Улюкаева подкупают уже тем, что они (так же, как и манера себя держать) не несут в себе не только никакой позы, но даже и намека на вычурность, эпатаж. Да и то, зачем самоутверждаться в поэзии человеку, который основательно выразился и преуспел в сферах иных. И вот, когда эта «формула успеха» как бы отжата, остаётся самая соль. Улюкаев читает стихи монотонно, бесцветно, они набегают волна за волной: кажется, так мог вещать пророк Екклесиаст. Вначале кажется — ну, право, чересчур традиционно, не хватает молнии, замыкания, мозгового взрыва… Но в
***
И снова шарик обернулся
Вокруг одной из многих звёзд.
Ты жив ещё? Проверка пульса.
Эритроциты, вес и рост —
Всё как положено у смертных.
Пока ещё Курилка жив,
Пока для вскрытия конверта
Не зван нотариус, и миф
Ещё в некролог не сложился,
Пусть шарик рвётся из орбит.
А дни рожденья — просто числа,
Обычные, как простатит.
Мы видим, что решению художественной задачи (хотя если таковая существует, то скорее гипотетически) отлично способствуют приёмы. В трёх катренах — подведение промежуточного итога, трезвый взгляд на себя со стороны (взгляд наблюдателя), констатация «пациент скорее жив, чем мёртв» и надежда — пожелание на будущее. Земной шарик образно «срифмован» с глазным яблоком, органично вплетена цитата из Пушкина, анжамбеманы же (которые в стихах Улюкаева нередки) сообщают стихотворению цельность — оно читается на одном дыхании.
Если рассматривать стихи Алексея Улюкаева строго формально, исходя из правил стихосложения, то можно придраться много к чему. Это и сбои ритма, и нарушение строфики, и довольно часто встречающиеся неточные рифмы, построенные иногда только на еле уловимых ухом созвучиях («тюльпаны — величанье», «истории — проворно мы», «гостеприимно — жирной», «льдины — невидимый»). Однако мы знаем, что подлинность стихотворения выявляет не виртуозная рифма. Точнее, бывает, и её сигнальный звоночек срабатывает, но в целом всё определяется потаённым скелетом, арматурой, создаваемыми
***
Растёт трава, летает шмель,
И тихо, словно перед боем.
На парадиз выходит Тверь,
Когда бы в нём ходили строем.
Тюрьма, как будто не тюрьма,
А дом Адама до изгнанья.
Когда б не горе от ума,
Когда бы не существованье
Заменой жизни (как песок
Коню сомнительной заменой
Овса). Немилосердный бог
Обрушил занавес на сцену.
Летает шмель, растёт трава,
И тихо, словно после боя,
И не вмещает голова
Цены наставшего покоя.
Алексей Улюкаев, отчитав по плану сорок минут, предложил заканчивать чтения, но публика потребовала ещё, и автор продлил выступление минут на пятнадцать. После этого ведущий вечера поэт Юрий Цветков позвал к микрофону Сергея Чупринина. Литературовед охотно рассказал о знакомстве с творчеством Алексея Улюкаева, о первом с ним разговоре по телефону, когда услышал в голосе нотки значительного, уверенного в себе человека и — одновременно почувствовал, что они с Алексеем Валентиновичем, что называется, одной крови (после этого Чупринин опубликовал его стихи в «Знамени»).
Даниил Духовской
Лет пять назад было. Если верно помню, в конце 2017 года. Я пришёл к Эдуарду Лимонову в жёлтую квартиру в
Ночью Лимонов книгу Улюкаева читал. А на следующий день написал в своём Живом Журнале: «Вчера мне подарили сборник стихов поэта Алексея Улюкаева, называется „Чужое побережье“. А что, он истинный поэт, без скидок на министра!» И ниже поместил три особо понравившихся ему стихотворения, старательно перепечатывая их из книжки.
Вчера довелось познакомиться с Алексеем Валентиновичем и целый час слушать его стихи в авторском исполнении. С оценкой Лимонова согласен, Улюкаев — настоящий оригинальный поэт. С цепким взглядом, с неожиданными метафорами и образами.
Сборник из которого Алексей Валентинович читал, называется «Тетрадь в клетку», он целиком написан в заключении. Тюремная/лагерная тема в нём магистральная, но далеко не единственная. В лагерных зарисовках много про цветы, одуванчик вообще — сквозной персонаж. У Лимонова в тюремной лирике тоже было много про цветы и клумбы. Сидели оба на «красных» зонах, где беспрестанно наводят красоту.
Как поэт, Алексей Улюкаев оснащён поэтической оптикой и «для близи», и «для дали». Он наблюдателен и остро восприимчив, а главное — наделён неподдельным даром сострадания, что в традиции русского стихотворчества является одним из наиважнейших качеств.
Некоторые стихи из «Тетради в клетку» в будущем неизбежно войдут в антологии русских стихов о воле и неволе. Если, конечно, в будущем стихи и антологии вообще продолжат существовать.
После чтения мы, слушатели, немного отпраздновали с автором. Это ведь был для него знаменательный день — годовщина постановления суда об
Улюкаев сказал, что считает важнейшими книгами человечества «Робинзона Крузо», «Дон Кихота» и «Анну Каренину». На мой вопрос, какие поэты были для него главными в начале собственного поэтического пути, ответил просто: «Цветаева, Пастернак, Мандельштам. Правда, сейчас с Цветаевой — сложнее».
После определённой рюмки я читал Алексею Валентиновичу тюремные стихи Лимонова и лирику Сергея Чудакова. Ему понравилось. Чудаковского сборника «Колёр локаль» у меня осталась пара экземпляров. Теперь знаю, кому его подарить.
Алексей Улюкаев читал стихи 27 апреля в «Дежурной рюмочной» на Новом Арбате. За окном вдруг с сиренами пронёсся кортеж
Пожалуй, процитирую и я особо понравившиеся стихи Алексея Улюкаева. Набирая их, как и Лимонов, вручную, с листа:
***
Как в детстве мама мыла раму,
Так зеки тоже раму трут
И вспоминают папу, маму,
Сестрёнку, брата. Этот труд
Стал нитью памяти. И праздник
Сквозь стёкла ломится в барак,
И сто воспоминаний разных
Пришли и дразнят. Так и сяк
Мужские руки драят окна,
Тем попирая светом тьму.
И стёклышки в разводах мокрых
Преображают вдруг тюрьму.
***
Морковь уродилась в тот год хорошо,
Картошка и яблоки тоже,
Как будто рассыпал огромный мешок
Всесильный, всезнающий Боже.
А нам, запечатанным в мёрзлый бетон,
Мерещится ларчик Пандоры,
И видятся шмоны, а не помидоры,
И слышны не гимны, а стон.
***
Как зек себе рисует волю?
Сперва — как множество еды,
Десятки, сотни, даже боле
Закусок, разносолов, дым
над грилем, жареного мяса
неповторимый аромат —
Вот Tabula какая rasa —
Меню на стол! И вот — виват! —
Заздравную вздымая чашу,
Провозглашают первый тост.
И заживают раны наши,
И отменяется погост!
***
Сегодня морят тараканов,
Тюрьма волнением полна,
Как будто вместе с ними канет
В глубины Леты вся тюрьма,
Как будто обнулят все сроки,
И химия откроет путь
Преображению глубокому
Всей жизни зеков.
Наладится что не сложилось,
И тараканов победив,
Мы словно золотую жилу
Откроем
А вот отдельные строфы, которые просто замечательны, даже будучи выдранными из целого стиха:
Растёт трава, летает шмель,
И тихо, словно перед боем.
На парадиз походит Тверь,
Когда бы в нём ходили строем.
(«Растёт трава, летает шмель…»)
Беседы с зеком ли, с конвоем
Подчас умней иных бесед
С иными, только эти двое
И слышат нас сквозь толщу бед.
(«Беседы с зеком ли, с конвоем…»)
Здесь те, кого остригли — и в острог,
Да в строгий! — но и те, кто стерегут,
Те, чей удел — протягиванье ног,
И чей удел — прикладыванье рук.
(«Здесь те, кого остригли — и в острог…»)
И даже отдельные строки позволю себе надёргать! Смотрите, как афористичен и точен бывает Улюкаев. Про сына: «Он свободен как облако в шортах». А вот про Пасху: «В обычьях русского народа / Высокого с съедобным связь!» Или: «Как язык доводит до Киева, / Так до Твери доводят уши». И: «Кто воевал, имеет право, / Тот, кто сидел, имеет долг».
Дежурная рюмочная,
Презентация,
Улюкаев
17.09.2023, 348 просмотров.
