Николай Гладких
Трудное слово
Михаил Ерёмин (1936–2022) обоснованно считается одним из самых герметичных русских поэтов. Представитель ленинградской «Филологической школы», сложившейся в середине 1950-х, оставался активным участником литературного процесса вплоть до своей кончины в октябре прошлого года. Сборник «Стихотворения», включающий стихи 1957–2020 годов (а также переводы из англоязычных и восточных поэтов), вышел в 2021 году в издательстве «Новое литературное обозрение» и получил Большую премию «Московский счёт». В 2022 опубликованы «Стихотворения. Кн. 8.» в издательстве «Сидон», куда вошли самые последние тексты. Предыдущие семь книг с названиями «Стихотворения» издавались в поэтической серии «Пушкинского фонда» Геннадием Комаровым, и книга посвящена ему. Это последняя прижизненная книга Ерёмина.
***
Не брать уроков, что недёшево, у краснобая из Афин,
Не подрабатывать в подручных у гораздого
На выдумки из Винчи, не пpознать изысков кулинара
Из Кёнигсберга, не похитить
Смычка (со временем, аукционный лот) у одного
Из уроженцев Ульма, остаётся, разве что,
И то, как повезёт с инструктором,
Понять азы автовождения.
Я выбрал едва ли не самое «простое» из поздних (2017) стихотворений Ерёмина — зашифрованные фигуры вполне очевидны: Сократ, Леонардо, Кант, Эйнштейн (скрипка которого на аукционе ушла за сумму, в пять раз превышавшую эстимейт). Но оно достаточно показательно как демонстрация поэтики. Восемь строк — самая константная форма всех стихотворений автора, и каждая синтагма (а то и слово за словом) строится энигматично: либо разгадаешь частности и поймёшь общий смысл, либо уловишь общий смысл и получишь ключ к частностям. Ещё одна бросающаяся в глаза внешняя черта многих текстов — расставленные знаки ударения: без этого не уловишь ритм, а иногда и значение слова.
17 мая в Музее Серебряного века прошёл вечер памяти Михаила Ерёмина в цикле «Незабытые имена», который уже много лет ведёт «Культурная инициатива». В зале Дома Брюсова собралось более тридцати человек.
Открывая вечер, Юрий Цветков и Данил Файзов напомнили, что Михаил Фёдорович был участником разных циклов «Культурной инициативы»: в 2005 году именно с него начинался цикл встреч «Пункт назначения» в подвале «Проекта ОГИ» в Потаповском переулке; в 2010 — Ерёмин вместе с Михаилом Сухотиным читал свои стихи в «Полюсах» (представляющим был Михаил Айзенберг); в 2012 — выступал на вечере, посвящённом «Филологической школе», в рамках «Системы координат» в РГГУ; было и немало других встреч.
Главной гостьей вечера была Ираида Дмитриевна Смирнова (Ерёмина), вдова поэта. Её рассказ все слушали, как заворожённые, и не поместить здесь хотя бы небольшую часть её воспоминаний было бы непростительно.
«Я прожила с Ерёминым 49 лет — в любви и согласии. Мы познакомились в Алма-Ате, мне было 34, а ему 37. Мой приятель, профессор Ленинградского университета, позвонил и сказал: „Приедет наш знакомый, ты не можешь показать ему город немножко?“ — „Ну хорошо, пусть он мне позвонит, и я с ним встречусь“. Он мне звонит, я на работе. Я спрашиваю: „А как я вас узнаю?“ — „А вы меня ни с кем не перепутаете, у меня трость в руке“. Мы встречаемся у центральной библиотеки. Действительно, вижу человека с тростью в руке, мы знакомимся. Я говорю, что здесь недалеко живёт мой приятель, архитектор. Давай зайдём к нему, выпьем чай, поговорим. Идём туда, некоторое время там сидим. Он со мной разговаривает. Он со мной разговаривает — а я ничего не понимаю. Он говорит так сложно! В то время у него было такое мышление, будто он за экраном. Вот этот образ, над которым он всё время напряженно работал, был закрыт. И разговаривал он так, что фрагменты одной своей мысли добавлял к другой, и получалось абсолютно непонятно. (Я не знала ни одного его стихотворения, знала только, что он поэт.) После я повела его к другим знакомым, и у них мы просидели очень долго. Потом он сказал: „Я вас провожу домой“. Я согласилась. Он спросил: „Можете показать мне
Ираида Дмитриевна принесла фотографии из домашнего архива и небольшой альбом рисунков Ерёмина. Он с детства прекрасно рисовал, и его мама хотела, чтобы он поступил в Академию художеств. Его поэзию мама не понимала и не любила, и то, что он не стал художником, было причиной их конфликта всю жизнь. Вообще Ерёмин был рукастым человеком, в квартире остались мебель и домашняя утварь, сделанные его руками, он также был ценным помощником своей супруги в её основном занятии — реставрации предметов старины, в том числе восстановил подзорную трубу Пушкина, предоставленную для этой цели музеем-квартирой на Мойке. Так же внимательно и щепетильно он относился к слову — выписывал слова на карточки, проверял по словарям; его поэтический лексикон действительно широк и необычен — научная терминология (ботаническая, лингвистическая и прочая) соседствует в нём с архаизмами, историзмами, диалектизмами, жаргонизмами, выразительными разговорными словечками, авторскими неологизмами и прочими изысканностями.
«С 1967 по 1975 год я учился на физфаке МГУ, — рассказал поэт, публикатор советской неподцензурной поэзии и прозы Иван Ахметьев, — мне нравилась физика и точные науки, но позже я всё это бросил ради гуманитарности. Мне казалось, что как существуют красивые формулы в физике, так же может существовать и красивое стихотворение. Думал тогда, что возможен синтез языка поэзии и науки. Обрадовался потом, когда увидел стихи Михаила Ерёмина… Там была машинопись с рукописными вставками каких-то формул. Не могу сказать, что я тогда глубоко вник в эти стихи, но определённо почувствовал их весомость и серьёзность. Постепенно выяснилось, что Ерёмин принадлежит к священному братству неофициальных поэтов: Хромов, Чертков, Красовицкий, Холин, Сапгир, Кропивницкий, Уфлянд, Ерёмин, Кулле, Виноградов, Сатуновский и Некрасов — золотая дюжина. Все ушли. Последним — Михаил Фёдорович».
Завершило вечер выступление Льва Прыгунова, легендарного актёра театра и кино, художника и поэта, крестника и близкого друга Михаила Ерёмина. Они познакомились в 1964 году. «Так получилось, что я жил три недели у Серёжи Чудакова, такой известный был человек в Москве, и он мне сказал: „Ты знаешь, приезжают два гениальных поэта из Питера, поэтому я тебя устрою в другое место“. — „Нет, я сам устроюсь, спасибо“. Оказалось, что они приехали поступать на сценарно-режиссёрские курсы. Он спросил: „Ребята, почему вы не у меня?“ — „Ну как же, у тебя живёт какой-то актёр“. — „А, да этого вшивого актёришку я выкинул!“ Он меня выкинул. Через две недели он встречает меня в „Национале“ и говорит: „Cheri, а почему ты не у меня?“ — „Да у тебя же знаменитые поэты из Ленинграда“. — „А, эти калеки? Да я их вышвырнул!“ И в результате мы три месяца жили вчетвером: Чудаков, Леонид Виноградов, Михаил Ерёмин и я… Михаила я называл могучий человек. У него был ум могучий, дух могучий. На моих глазах он делал перевязки своей чудовищной покалеченной ноги и, когда я заболевал и мне было плохо, я всегда вспоминал Мишу и говорил себе: как тебе не стыдно, он десятилетиями тащил эту ногу и терпел. (Ираида Дмитриевна: „Ему два раза пилили ногу, в Москве и в Петербурге, пилили и пытались вычистить“.) Тем не менее, он всегда — на костылях — шёл за водкой. (Ираида Дмитриевна: «А его с костылями пропускали без очереди».) Однажды мы сидели компанией: я, Миша, Лёня, Лившиц (Лев Лосев), Володя Герасимов, Володя Уфлянд и Серёжа Борисов — архитектор, который дружил с Пиотровским-отцом, директором Эрмитажа. И Борисов рассказывал, что к Пиотровскому пришли из обкома и забрали для какого-то сабантуя гигантский гобелен XV века. Борисов посетовал: «Ну как же так, они же могут его облить!» Вся компания поэтов дружно хором отозвалась: «Облевать!!!“».
Гости вечера услышали стихи Михаила Ерёмина в исполнении самого поэта (в видеозаписи с вечера из цикла «Межгород» в «Порядке слов» в Петербурге, где выступали Ерёмин и Лев Рубинштейн), Николая Звягинцева, Ивана Ахметьева (он прочитал десять стихотворений Ерёмина, отобранных его другом Сергеем Кулле) и Данила Файзова.
Кроме того, два своих стихотворения, посвящённых герою вечера, прочитал Лев Прыгунов. Процитирую второе.
В лингвистическом бреду
Блуждая в лингвистическом бреду
Средь тысяч слов, строк, рифм и планов,
Попал я, неуч, к своему стыду
В десятки грамматических капканов.
Ну что такое впрямь: просубстантив,
Супин, герундий — смысл туманн и тёмен.
А что конъюнктивит и конъюнктив —
Понятья разные, то знает лишь Ерёмин!
«Когда эти стихи прочитал Толя Найман, он сказал: ну, Лев, да у тебя Ерёмин — просто господь бог! Да, да, для меня Ерёмин — господь бог», — прокомментировал автор.
Михаил Ерёмин,
"Филологическая школа",
"Незабытые имена",
Дом Брюсова
30.05.2023, 837 просмотров.
