Виртуальную антологию составляют публикации авторов, отмеченных премией поэтической «Московский счёт» в разные годы.
***
Нелепый день. Мне смысл его не виден.
Он ни единым знаком мне не выдан.
Шпионы спят, набравши в рот воды.
Пришла зима, похожая на осень,
и вещи — точно брошенные оземь
озябшие плоды.
Пришла зима, похожая на осень.
Колёса надеваются на оси,
как встарь, но только катятся — куда?
Открой же эту книгу посредине:
там я стою челюскинцем на льдине,
кругом — вода.
Там я стою челюскинцем на льдине
с улыбкою раззявы и разини
и лестницей верёвочной в руках.
Она упала из незримой точки,
и я не знаю, кто там — вертолётчик
иль ангел — ждёт рывка.
И я не знаю, кто там — вертолётчик
иль ветер — крутит облачные клочья.
Крошится льдина, точно скорлупа.
И ледоход на появленье птицы
похож, на гибель сна под колесницей.
А я стою, медлительна, глупа,
и лестницу из пальцев выпускаю…
Университет
Вот
песок, превращающий Москву в Сахару.
Сахара к чаю нет. Раскалывается голова.
В прошлом веке сахар кололи щипцами, держали пару
лошадей. Я не запомню несколько странных и иных слов
о том, как Жак и Ресю благополучно вышли из дома.
Я засыпаю среди сахарных и городских голов,
подталкивая ногой два холодных щедринских тома.
Мне снится и
в Москве, и статуя, превращающаяся в красильщика фасада
при движеньи. Экзамен сдан, и уже не надо
ни «прогуливаться вдоль решётки», ни «замедлять шаг», ни «сжимать виски».
Разбуди меня среди ночи — и я честно расскажу тебе всю
лексику за семестр: я не ела шесть дней, Анна идёт к вокзалу,
она уезжает в Париж. Мама же ей сказала:
держись прямо, поддерживай себя сама и ищи Ресю.
Жак и Ресю (и, может быть, Анна) жили в Париже, о боже мой,
но перед тем и после — всегда — в маленьких городах и сёлах.
«Экскурсия показалась им интересной и весёлой.
Усталые, но довольные, они возвратились домой».
***
Я знаю: истина проворно
бежит иголкою в стогу,
и грубой сетью стихотворной
её схватить я не смогу.
Но там, где исчезает тело,
где закругляется земля,
она лежит, как парабеллум,
забытый в ящике стола.
***
Я прошу твоей нежности, у ног твоих сворачиваюсь клубком,
превращаясь в зародыш и уже с трудом поворачивая языком.
Я мельчайший детёныш в подмышке твоей, не раскрой же крыла,
чтобы я, пока не согрелась, упасть из него не могла.
Я дремучая рыба, не успевшая обзавестись хребтом,
бесхребетная бессребреница с полураспоротым животом.
Не удерживаюсь, переваливаюсь по ту сторону твоего хребта,
за которой — вселенская тьма, космическая пустота.
Не покинь меня, вынь меня из толпы, извлеки на свет,
прочитай по мне, что с нами станет за миллионы лет,
проведи по мне. Я — это сборище дупел и выпуклых мест-
ностей, новостей, для слепого самый лучший текст.
Приложи ко мне раковину ушную, послушай шум
всех морей и материков, приходящих ко мне на ум,
всех тропических стран, всех безумных базаров, клокочущих слов,
всех цикад и циновок треск, звон браслетов и кандалов.
Я бескрайняя ткань, можешь выбрать любую часть —
пусть я буду выкройкой тем, кто потом попадёт под твою власть.
Я люблю их за то, что у них будет запах твоего тепла.
Я ненавижу их! Я погибаю от подкожного рассыпавшегося стекла.
Скажи мне, что я птенец, что ты не отнимешь меня от своей руки,
скажи, что мы будем жить на берегу никому не известной реки.
Мы станем сходить на дно и снова всходить из вод,
мы станем немы для всех, как рыбы, и невод нас не найдёт.
***
опять автобус изменил маршрут
и засыпая замечаю
что декорации уже не врут
а добросовестно ветшают
они не дерево и не трава
и чем обман наглей и очевидней
тем легче всем и легче выдавать
сон летаргический за сон невинный
***
Органистка, хрупкий архангел, танцующий сонно.
Если бы ты попадала
в жёлтые листья, выпавшие во дворе, —
Бах бы с лёгким сердцем выдал тебя за Мендельсона
в следующем сентябре.
Ты наступаешь в
заметаешь следы, и каждый пройдоха
тебя боготворит.
А на самом деле почва
расступается у тебя под ногами.
Подожди, оботри лучше трубы,
они такие пыльные
изнутри.
Пальцы тебя не слушаются, сбегают лестницей старого дома.
Ты боишься к нам обернуться,
подлог прикрываешь спиной.
Эх, хозяйка медной горы, сборщица металлолома,
ну протруби!
Сделай же
***
Я пробую на ощупь языка
щепотку жизни с примесью удачи.
Весы в починке, и Фортуна плачет,
и тушь течёт ручьём
А у Венеры валится из рук
её очаг, милосское хозяйство,
и до того томительно вокруг,
что лучший путь — разврат и разгильдяйство.
Здесь все слепцы — Фортуна и Гомер.
Но нужно ткать и забывать о старом.
И доставаться варварам, пожарам,
но доживать до новых эр.
***
Срезы двориков. «Дворники», поборники чистоты,
сломанные пруты, розги, размокающие за стеклом,
уклонисты. Управляют с лёгкостью легковушкою впереди,
знают все
Пыль, пыльцу, отпечатки пальцев стирают они со стекла.
Вот легли, как мёртвые усы жука, прибитые дождём.
Вот дрожат, как нервные отвесы, будто мы отыскиваем клад
на шоссе, но, конечно, только сушку Сашину и найдём.
Мне закладывают уши мокрых аллей шелестящие ряды,
а машина там, впереди, подмигивает, уходя.
Яркоглазый Янус. Говорю себе: подожди,
просто так смотри. Не увидишь этого никогда.
А не можешь — пока заполняй перелески, отступая в полях,
проставляя для аистов гнёзда над «й», запятые застав.
Боль отстала. Стучит, как потерянный мячик, мечта
в гулких стенках тебя. И мелькают дома всех оттенков тепла.
Травы прежней земли на подошве налипли комком.
Ты от них отдели плитки тех площадей, что остались вдали,
как от нёба — куски шоколада. И беспечно катай языком
лишь слова, как излишек вселенной в руке или пластилин.
***
родители как солнечные боги
рождаются из моря и песка
а я створоженный комок тревоги
а после облака
все вещи есть без рамы без обмана
растут и движутся со мной
и глаза безболезненная рана
сквозит голубизной
моя любовь как яблочная тайна
ещё не сорвана никем
я отыщу её случайно
и съем
***
сто лет
ты лежал под спудом
под сердцем
у меня
как незримый ребёнок
старинная вещь в сундуке
сто лет
я держала в руке
нитку от журавля
а думала
это змея полёт
это детский смешной амулет
оберег
я прибита к берегу
взбираюсь смешивая слои
глины песка травы
скрипящий на зубах замес
милых мест
это тесто земли у него вкус любви
земляники
это тесто
превращаемое мной в текст
моя нежность пополам с тоской
сжимается в комки
разбегается птенцами
нитка
дёргается в руке
ты храним мной как тесное
приданое в сундуке
как тесьма
как старинная перевязь стёршиеся постромки
сколько нужно сказать мне
нёбо
небо не вмещает слов
я укачиваю зыбку
наполненную до краев
буквами
и тку будущее
тонкой ниткой от журавля
я синица
жила за морем и вернулась
море я сожгла
Московский счет,
виртуальная антология
11.01.2023, 564 просмотра.
