Презентация книги Светы Литвак «Опыт вечного безделья» (М.: Личный взгляд (Московский союз литераторов), 2021) и показ документального фильма «Дитя поэт» (1999)
F. F.
Краски прошлого тысячелетия
Обе части вечера, прошедшего 6 декабря в клубе «Китайский лётчик Джао Да», — и прочитанные стихи, и показанный после них видеофильм, смонтированный ещё в незапамятном 2002 году, оказались, каждая по-своему, сопряжены с мотивом детства. Здесь надо вспомнить, что краски, звуки, запахи, сохранившиеся в памяти с детских времён, могут служить для поэта заделом кристальнейшей чистоты, одним из эталонов того, какими должны отображаться в его творчестве впечатления и образы из жизни взрослой. Думается, что этот случай применим к книге, представленной Светой публике, поскольку, как пояснила она сама, её название отсылает именно к летним месяцам, проведённым когда-то в доме дедушки и бабушки, пересекающимся с её взрослым опытом дачной жизни, а в стихах, среди прочего, можно встретить и такие строки: «наших времяпровождений спит невинное дитя — / как иначе можно мыслить скудный опыт бытия». По-детски безудержное упоение природой, её созданиями и дарами слышалось в голосовой подаче, с которой Света читала стихотворения о целебных травах, о ручной черепахе, о том, как они с Николаем Байтовым жили в гостях у друзей в Алупке: «во всю пасть ощерена пещера / во всю круть заносчива гора / жжёт Массандра крепостью портвейна / во всю дурь беснуется жара». «Опыт вечного безделья» составлен из стихов разных лет, объединённых мажорной тональностью, поскольку он был издан как книга одного из двух победителей конкурса «Поэзия со знаком плюс», проведённого Людмилой Вязмитиновой. В него вошла исключительно традиционная силлаботоника, сохраняющая гармоническую точность при ярком разнообразии размеров и ритмов.
Поэт может сохранять оттенок детскости и в своих ежедневных взаимоотношениях с окружающими людьми и с миром. Похоже, таковой присущ всем героям Светиного кино, посвящённого московской литературной жизни конца 1990 годов — её близким, знакомым и друзьям. Одни из них, как Юлия Скородумова, проводят поэтические перформансы, поочередно водружая здоровенные ботинки себе на голову, другие устраивают в зале мистериальные танцы под авангардное саксофонное сопровождение Сергея Летова… Даже Всеволода Некрасова, пожалуй, можно зачислить в их ряды — он демонстрирует листок бумаги с образцом своей визуальной поэзии — одним-единственным ругательным словом, этот кадр нарочно повторён трижды и перемежает съёмки выступления Д. А. Пригова. В самом деле, если воспринимать неоднократно встречающиеся в некрасовских стихах поношения Пригова как своеобразную литературную игру, то в качестве homo ludens он тоже предстанет перед нами чуть-чуть ребёнком. Есть в фильме, на мой взгляд, и игровая провокация автора по отношению к зрителям, заставляющая вспомнить кейджевские 4′33″: Света запечатлела «скрытой камерой», как Николай Байтов, сидя в одиночестве на кухне, сочиняет стихи. Раз за разом он неспешно проговаривает вслух неоконченные строчки, пытаясь придумать продолжение, а затем замирает, и воцаряется полнейшая тишина, лишь его неподвижный профиль по-прежнему в кадре; изображение при этом не слишком чёткое, и кажется, что поэт просто-напросто заснул; так проходят три томительных минуты — и по-прежнему неизвестно, сколько ещё продлится эта сцена… Но вот Байтов наконец встрепенулся, собравшись дописать стихотворение — правда, в этот самый момент съёмка обрывается, и начинается эпизод с новыми персонажами…
Излишне напоминать, что Светино видео — ещё и важное свидетельство об ушедшей эпохе. Мы видим в нём, как выглядели квартиры поэтов в прежние времена; как Александр Ерёменко заходил в гости к Евгению Бунимовичу стрельнуть три рубля (нетрудно догадаться, на что) и попутно посвятил ему короткий стих о Хокусае; как банк «СБС-Агро» после августовского дефолта не хотел выплачивать ни копейки ни в чём не повинным клиентам, включая и саму Свету, в связи с чем она объявила голодовку; как публика в Зверевском центре 20 декабря 1999 года сидела и ждала, пока Герман Лукомников по какой-то причине выступал без зрителей в соседнем с залом помещении (в чём именно состояло то выступление, непосвящённые теперь могут лишь догадываться).
Все события происходят строго перед 2000 годом, и в финале нашему взору предстают титры «конец тысячелетия» вместо «конец фильма» — это, помимо всего прочего, и указание на то, что запечатлённые здесь сюжеты обязательно продолжат развиваться дальше. Ибо многоликий, пёстрый и сложносоставной жизненный перформанс московских поэтов (которые отчасти дети) непрерывно длится в своём собственном — и, к сожалению, вынужденно довольно укромном — пласте всеобщего бытия. Он может мигрировать по разным площадкам, обновлять список действующих лиц, коим посчастливилось к нему приобщиться, но обязательно сохраняет свой дух и экзистенциальную цель… Звучащие ближе к концу строчки стихотворения Светы «Мой зверь» наложены на видеоряд с многочисленными поэтами, собравшимися в фойе ЦДЛ для участия в фестивале, как если бы они и были неким «коллективным зверем»: «когда он шерстью рос насквозь палёный / обугленный как факел раскалённый / двенадцатью крылами трепеща / его дерзанья стали вашей пищей / его смущенье — игрищем для нищих / чужую речь навстречу волоча // он в этой жизни неприлично лишний / и чем живей тем паче неприличен / тем меньше сообщений от него / его хребет торчит застрявший в толще / он для меня он дареный и больше / я ничего не знаю ничего».
Китайский летчик
06.02.2022, 762 просмотра.
