Памяти Анатолия Наймана (23 апреля 1936 — 21 января 2022)
Евгений Бунимович
Смерть поэта
Это утро уже не забуду. Конференц-зал Вышки на Покровском бульваре. Начало ахматовско-мандельштамовской конференции. Увидел Наймана, подошёл, несколько приветливых слов, а тут уже объявили начало, успел ещё только второпях подарить ему памятную медаль с профилем Мандельштама, уже шёпотом пояснив, что эту медаль к открытию московского памятника поэту сделали авторы — скульпторы Елена Мунц и Дмитрий Шаховской. Он подержал медаль на ладони, как будто оценивал весомость поэта, пошутили об этом, он спрятал медаль в портфель, ещё пара слов шёпотом, и я пошёл к своему месту.
А через несколько минут ведущий объявил его доклад, Анатолий Генрихович подошёл к столу, сел в кресло, заговорил о поэте и времени — медленно, задумчиво, спокойно, как будто не конференция, люди, микрофоны, камеры, экраны, трансляция, а что-то иное. И вдруг — умолк на полуслове, откинул голову назад…
Когда скорая выехала за ворота, свернула на бульвар, я вышел следом и вдруг увидел, что прямо напротив — тот самый клуб «Дача на Покровке», где некогда мы с ним на парном вечере Москва — Питер читали стихи, где Найман был как всегда одновременно доброжелателен и ироничен, приветлив и отстранён, был рядом — и где-то ещё…
Жизнь поэта. Смерть поэта.
Яков Гордин
Человек из Атлантиды
Жизнь, личность, судьба Анатолия Наймана — многослойный и драматический сюжет. Не каждый может стать героем психологического романа. Он идеально подходит для этого жанра. Начиная с того, что он был по-настоящему красив и элегантен. Это важно для романного сюжета. Внешность подчёркивала и усиливала нетривиальность и остроту его разговора. Всё это вместе только усиливало драматизм его многолетней формальной неудачи в литературе. Его стихи не публиковались, равно как и проза (за очень небольшим исключением — под псевдонимом Челнов, понятная игра со своей фамилией). Драматургия не удалась. Но его одарённость была несомненна. В иных — не советских — условиях он стал бы острым эссеистом. Бродский сравнивал его с Вяземским. Он нёс бремя этой неудачи с удивительным достоинством, не делая попыток войти в официальную литературу. И его время пришло. Сборники стихов, романы. Известная всему миру книга об Ахматовой, младшим другом которой он был. На него смотрели как на посланца ушедшей великой эпохи, некой культурной Атлантиды. Его судьбу и наследие будут разгадывать — любя и не любя, но всматриваясь и сохраняя.
Юрий Цветков
«Я говорю неудобные вещи…»
Как денди лондонский одет. Это про него. Даже в возрасте.
В последний раз мы с ним разговаривали несколько лет назад на выходе с фестиваля «Красная площадь» в сторону Никольской после его выступления. Безупречно одет, образцовая речь.
Он очень любил сына Мишу, по-своему талантливого, с которым я работал в книжном в «Пирогах на Пятницкой» в 2001–2002 годах. Миша успел выпустить необычный роман «Осень of Love». И скоропостижно скончался от рака в 2013-м. Для нас, его товарищей, это был шок. Анатолию Генриховичу тогда было уже под восемьдесят. Я думал, он не переживёт. Спасибо Ане Наринской, сестре Мише. Она и родителей оберегала, и нас, друзей Миши, собирала.
Один из «волшебного купола» — Бобышев, Бродский, Найман, Рейн. Литературный секретарь Анны Ахматовой. Через него я прикоснулся к Серебряному веку, к великой поэзии.
Ему был дан дар (не всем поэтам он дан) прекрасно читать свои стихи. Много раз лично я в этом убеждался. На фестивале «Киевские лавры» в 2009 году. И на вечерах, которые мы организовывали: сольный в цикле «Поэтическая серия клуба Проект ОГИ» в 2009 году в этом же клубе, в парном вечере с Евгением Бунимовичем в 2013 в клубе «Дача на Покровке» в цикле «Москва и немосквичи», для которого он специально написал как «немосквич» эссе, в сборных, которые он не очень любил, например, на фестивале «Территория единства» в 2006 в клубе «Улица ОГИ» и т. д.
Он очень тонко чувствовал людей. Однажды на том же фестивале «Киевские лавры» днём, будучи чуть навеселе, я позволил некоторую фамильярность по отношению к окружающим, что, мне кажется, в обычной жизни мне не очень свойственно.
— Юра, откуда такая бравурность? — спросил меня Найман.
— Это я выпил, Анатолий Генрихович.
— А-а-а… — многозначительно протянул он.
И всю эту расхлябанность у меня как рукой сняло. Чего я тут выпендриваюсь.
Сам он не сильно зажигал в плане выпивки, но к другим относился с пониманием, у него всё-таки была питерская закалка. На своих «Полюсах» с Аркадием Драгомощенко он сдержанно и терпеливо дожидался свой очереди читать, пока его визави, в сильно приподнятом настроении и не обращая внимания на какой-то там регламент, устраивал пляски с бутылочкой портвейна в руке среди многочисленной публики, как шаман с бубном.
Невероятная интеллигентность.
С каким бесстрашием он назвал свою, изданную год назад последнюю поэтическую книгу. «Выход».
Однажды мы с Данилом Файзовым поехали к нему в гости на Тимирязевскую обсуждать презентацию книги «Роман с самоваром». «Вы уверены, что хотите делать презентацию со мной? Я там говорю неудобные вещи».
Про него говорили, что сложный человек. Ничего не знаю об этой стороне его жизни. Обожаю его «Колыбельную» из сборника «Софья», посвящённого внучке.
Там он такой какой есть. Прекрасный.
Муха спит на потолке,
рыба спит на плавнике,
птица дремлет под крылом,
пёс под письменным столом.
В центре неба спит звезда,
спит толпа туда-сюда,
поезд спит на всём ходу,
спит пчела в своём меду.
Спит овца с волчицей врозь —
вместе плохо им спалось,
спит зима белым-бела,
вся земля в постель легла.
Всех на свете клонит в сон,
спит на кафедре Джон Донн,
спят в церквах колокола,
спи, Джон Донн, твоя взяла.
Спи, Владимир Соловьёв,
на перине мудрых слов,
больше их не тронь, не трать
на Софию, дай ей спать.
Спи, София — Соня, спи.
Перед сном сходи пипи,
в теплоту и мякоть ляг,
как лягушка и хомяк.
Слышит Бог твой сонный вздох,
сосчитай теперь до трёх,
спи, как снег, трава и мышь —
тихо, тихо. Вот и спишь.
Дмитрий Веденяпин
Памяти бесстрашного человека
Нрава он был не лилейного…
О.М.
Умер Анатолий Найман.
Я хорошо помню своё впечатление от первой встречи с А. Г. лет тридцать пять тому назад. На вечере в одном из московских клубов я увидел изящного, подтянутого, интеллектуально стремительного человека с необычно точными интонациями. Аристократического человека. Его речь напоминала фехтование. «Кто за честь природы фехтовальщик?..», — в случае А. Г., за честь природы поэзии, природы словесного искусства.
Одна из лучших, на мой взгляд, его книг называется «Поэзия и неправда». Поэзия (включая такую поэзию, которая записывается прозой) была для него единственно безусловной территорией правды, и любая, даже самая незначительная фальшь (в том числе социально одобряемая фальшь ради сохранения бесконфликтных, пусть уже совсем пустых «приятельских» отношений), оказывалась неприемлемой. «А маленькую доброту, как шляпу, оставляй в прихожей».
Во всех своих книгах А. Г. говорил правду, как он её видел и чувствовал, прекрасно понимая, что наживает себе врагов, но врать не мог. Как всякий фехтовальщик, он не только наносил уколы, но и сам их получал и не боялся этого. А. Г. был отважным человеком. Прекрасно, что свою собранность и подтянутость А. Г. сохранил до старости. Как удивительно молодо и свежо звучит его голос на видео, показанном на недавнем (декабрьском) актёрско-поэтическом вечере в театре «Еt Cetera», как замечательно читает он свои стихи!
Анна Наринская пишет, что А. Г. потерял сознание, делая сообщение о Мандельштаме, ещё одно доказательство того, что буквально до последней секунды А. Г. находился в «поле поэзии», внутри знания и опыта всей своей жизни. Не хочу говорить лишних слов, ужас произошедшего не становится от этого менее ужасным, но такой уход, если можно так сказать, к лицу А. Г. Как писал всё тот же Мандельштам, «Смерть художника не следует выключать из цепи его творческих достижений, а рассматривать как последнее, заключительное звено…»
Позволю себе одно предсказание. И прозу, и стихи А. Г. Наймана будут ещё долго читать и перечитывать. Многое будет открыто и переоткрыто заново. Почему? Да просто потому что его книги — вдохновенные свидетельства одарённейшего человека об одарённейших людях (Ахматова, Мандельштам, Берлин, Бродский и многие другие), глубокие и независимые наблюдения и суждения о нашей поэзии, нашей истории и просто жизни глубокого и независимого писателя, умеющего нетривиально говорить о многом и разном, в том числе на так легко тривиализируемые метафизические темы. Между прочим, помимо незаурядного ума и наблюдательности, в прозе А. Г. и в его поэзии очень много любви и нежности. Не говоря уже о его умении быть радушным и щедрым вне литературы. Я никогда не забуду мои приезды к А. Г. и его жене Галине Михайловне в Москве и мои гостевания в их деревенском доме под Алексиным, наши драгоценные для меня разговоры.
Как-то в одном из разговоров А. Г. сказал, что со смертью невозможно смириться и что в смерти всё-таки есть какая-то дикость — часто людям в отличие, например, от деревьев приходится умирать некрасиво: лежать, болеть… В этом смысле самому А. Г. была, конечно, подарена красивая кончина. Он оставался прямым и твёрдым до самого конца.
Разумеется, А. Г. Наймана никак не назовёшь безвестным, но, кажется, что его человеческая яркость и «нелилейность» не помогали, а скорее мешали — да, так тоже бывает! — по достоинству оценить значительность и масштаб созданного им в литературе. Надеюсь, что этот масштаб будет оценён. Впрочем, это важно уже исключительно для оставшихся. Сам А. Г. никогда ничем не жертвовал для того, чтобы понравиться публике. Он как никто знал, что бывают вещи поважнее и поинтереснее.
Но! вхолостую палимому
дню по чуть-чуть свечи
вспышку роняет как примулу
и как травинки лучи
ночь ли, земля — неведомо
только времён и планет
ход не чета победному
свету. Все видят — свет!
( «Пасха»)
Скорбим
22.01.2022, 1647 просмотров.
