Мы знали, что это случится, он нас к этому готовил. И он же совсем недавно сердито писал, что тревога близких совершенно беспочвенна и что «ино ещё побредём». Врал? Нет, он вообще никогда не врал, насколько я знаю. Переоценил свои силы? Тоже нет. Никто так хорошо не знал Егорова, как он сам. Это должно и не должно было случиться.
Мне очень трудно написать о нём
Как всё это сочеталось? Простите, если
Прошлой зимой он подарил мне одну из своих картинок. Я сам её выбрал, она мне очень нравится. На неё, как на огонь, можно смотреть бесконечно. Но я понятия не имею, где у неё верх.
Файл с биографией Андрея Егорова хранится в облаке, в которое он складывал свои свежие работы. Этот файл называется «Мартиролог»: «Коротко о себе: художник, поэт, эрудит, трансгуманист, полиаморный пансексуал — последнее переводится на русский „блядь и пидорас“; эти ярлыки я ношу с гордостью, как и другие: наркоман,
Кроме упомянутых автором качеств он отличался редкой, очень трудной и острой честностью. И к себе, и к другим. Конечно, это создавало множество трудностей, однако никакие неприятности и бесконечная лавина проблем не смогли изменить его. Ещё во времена ЖЖ он выбрал ник Wwolfram — самый тугоплавкий и один из самых твёрдых металлов в мире. И опять же — это было честно.
Почти десять лет назад злые люди хотели ограбить Андрея на
Мне кажется, Андрей воплотил в себе
Вот финал одного из его последних текстов:
«Смотрю на беларусов, которые дают
Смотрю на людей, которые себя сжигают - заставляю себя смотреть, потому что никто не должен умирать в одиночестве; выпрямляю лицо, разминаю сведённое судорогой восприятие, изображаю из себя Кассандру (успешно - по двум из трёх параметров). Валюсь спать, печатая лбом пробел, просыпаюсь и думаю, что крыша поехала не глобально, а только у меня, и пора принимать меры. Потом понимаю, что этот сценарий мне тоже знаком: что несуществующий пластмассовый мир - всё равно что проигравший, а бронзовый мир не рухнет сам собой, и герои останутся мёртвыми, тираны - живыми, роботов назначат цензорами контента, так что с бредом лучше, чем без - он хотя бы осмыслен.
Его хотя бы интересно рассказывать».
Спасибо, Андрей. Ты смог многое рассказать.
Мне кажется, про Андрея Егорова уже всё сказано. Он был гений, он был болен, он был прекрасен, он знал языки людей, он был вне этого мира, он был. И что бы он нам ни оставил, его самого больше нет. Есть кружевные стихи, сотканные из легированной стали и живых нейронов, есть рисунки, написанные всем сразу: пастелью, чернилами, акрилом, любовью. Он говорил, как мало кто умеет (если вообще
На самом деле, всё вышеизложенное — невыносимо. Первое, что я попыталась сделать, когда услышала в телефонной трубке: «Андрей Егоров покончил с собой», — это позвонить Андрею и прокричать, что Егоров умер. Потому что всё важное, всё главное, всё на свете хотелось разделить с ним: он умел принимать любые подношения, будь то ком грязи или алмазный череп. И умел лихо превращать одно в другое. Этим раздражал и восхищал.
В нашу последнюю встречу мы читали друг другу стихи. И я просила Андрея прочесть один старый текст, который он назвал «наивным, слишком наивным». Вот его окончание:
Мир ти, говорил разбойник, стряхивая крошки с ладони,
и духови твоему, добавлял моряк взамен привычной брани;
блудница шептала из четырнадцатого псалма: «поступающий так
не поколеблется вовек»; согласно молчал монах,
а пятый кивал: аминь! а когда — amen
падали ангелы, хлеба претворялись в камень,
под каждым камнем таилась змея, пять тысяч скормили рыбам,
бесы терзали свиней, язык немого пел о смерти,
скрытое от мудрецов открывалось младенцам,
ясноглазые, беловолосые, а проще — седые,
они не плакали даже на первом вдохе,
и не было уже никого, кто сказал бы: всё в порядке,
так и должно быть, все верно, не надо бояться
пятеро тихо ступали по мягким перьям;
«в чём застану, в том и сужу» — пусть застанет в дороге
Прощай, прекрасный принц. Я не знаю, в дороге ли ты сейчас, плачешь ли ты или улыбаешься своей потрясающей улыбкой, легко ли твоим ногам и сердцу, звучит ли для тебя тишина или музыка. Я не знаю, есть ли даже
Мир ти и духови твоему. Я люблю тебя.
За первые несколько дней знакомства со стихами Андрея Егорова я переменил своё мнение о них трижды. Нет, об их качестве, о безусловном существовании, о возможных даже линиях развития вопросов не было с первого взгляда. Именно взгляда, хотя формат семинаров в санатории «Липки» предполагал личное представление собственных текстов автором и последующее их обсуждение. Но, конечно, распечатки творений хождение имели.
Собственно, до семинара о Егорове я уже слышал. Он приятно удивил
А через пару дней общения оказалось, что всё ровно так. Всё тогдашнее самоощущение Егорова было в строках:
шла Саша по шоссе в короткой стрижке седые прядки
девятнадцати лет пережить предпоследний и предпредпоследний
страх от такого смеётся и мужики седеют
<…>
шла Саша по шоссе, а следом угрюмый ангел
препоясавшийся как муж, а всё мальчик
ножом по сердцу думал он ножом по сердцу
ты мне будешь брат я тебе сестра она говорила
ну что я что я что я мог ей ответить
Ну да. Угрюмого ангела он и напоминал. Только не угрюмого. Даже в своей косухе, которой я страшно завидовал. Очень спокойно рассказывал о жизни на своей Камчатке. Есть у него известные очень строки:
на четвёртый день или на третий
когда прекратит облазить кожа на ладонях
и перестану после зубной щётки
отплевываться розовой авитаминоз пеной…
Это не только об уходе проигравшей армии на небо или в эмиграцию, но и об итогах вахты на рыбозаводе. Удивительно, как худющий Егоров там справлялся, таская тяжёлые грузы. Хорошо, говорят, справлялся. Не хвастался, никого не ругал — ни жизнь, ни власть. Просто рассказывал про условия вахтового труда. Получалось жутковато.
Но лучше про ангела. И тогда, и после, и теперь, когда уже приходится говорить в прошедшем времени, очень многие люди рассказывают, как Андрей их спас. В буквальном смысле: стихами,
И ещё момент, не самый характерный для поэта: замечательная пунктуальность. В те годы я организовывал некоторое количество литературных мероприятий, и способность прийти вовремя очень ценил. Особенно при проведении иногородних вечеров, когда опоздание на поезд или автобус было ужасно нежелательным. Егоров ни разу не подвёл.
Он вообще казался ужасно деятельным. Однажды приехал в гости, я достал закуску, бутылочку, разлили, выпили. Решил повторить, Андрей говорит:
— Ты давай, конечно, а я не буду. Столько дел вокруг, некогда совсем.
Говорят, после он с той же целеустремлённостью и уверенностью в собственной правоте шёл иными дорогами, но того Егорова я уже не застал. Хотя словам рассказывающих верю.
Он был независим и весьма информирован. Знал очень много, притом совершенно разного. Из крайне невероятных областей. Математические описания мира, буддизм, история самых неожиданных веков. Разумеется, поэзия. Причём знания не были поверхностными, не были корыстными. Скажем, к чему поэту любить Айн Рэнд с её экономическим либертарианством и презрением к самому интересному в мире делу: к пустой болтовне? Однако прочёл, проникся — из сугубо рациональных мотивов, но себе во вред, скорее.
Тут подходим к важнейшему моменту. К этому самому рационализму. После семинара в Липках (не факт, что вследствие того семинара) у Егорова вышло две подборки. Первую, опубликованную в журнале «Арион», содержащую по большей части стихи, за которые Андрей получил премию «Дебют», очень любят цитировать. Эмоциональные, экстравертные верлибры, не слишком укрытые внешней сухостью: «босоногая девочка ласточка стебелёк / в вербное свечечку за того и этого и этого…» Но почти одновременно в «Новом мире» вышли фрагменты цикла «Очевидные вещи». Это был почти манифест, посвящённый попытке решения
одной из главных проблем творчества, а именно —
объективный критерий ценности последнего…
Этот объективный критерий, кажется, был для Андрея Егорова не Граалем, но меркою. По крайней мере, стихи (и свои, и чужие) он никогда не рассматривал как средство. Они всегда были целью — вопреки почти общей тенденции. Вариант не худший, но такой метод предполагает некую дополнительную паралитературную деятельность: литературоведение, написание критики, эссеистику. Я совершенно уверен: займись Егоров этим, результат оказался бы прекрасным. Он высказывал удивительные мысли о литературе. Но нет. Стихи, похоже, так и остались единственным способом его бытования
пока тонкий
пульсирующий фонтанчик
наконец не иссяк
слишком рано…
Это уже из финального маленького цикла, написанного в следственном изоляторе.
Всё, что я сказал выше об Андрее Егорове, относится к довольно краткому, занявшему
Ужасную новость воспринял
Дождался утра, позвонил своей сестре. Она сказала: «Всё хорошо, только пусть штамп будет „Не годен к строевой“, тогда б Егоров не обиделся».
Так действительно лучше, но уж как приснилось.
04.04.2021, 1799 просмотров.
