Дополнительно:

Мероприятия

Новости

Книги

Памяти Виктора Коваля


Фото Михаила Квадратова

Татьяна Риздвенко

С Виктором Ковалём мы познакомились в начале 2000-х в Самаре, куда сотоварищи были приглашены Сергеем Лейбградом читать стихи. Замечательное время, прекрасные люди: Миша Айзенберг, Саша Макаров-Кротков, Стелла Моротская, самаритяне Серёжа Лейбград, Ира Саморукова, фотохудожник Сергей Осьмачкин, дай Бог им здоровья. Покойный Саша Ожиганов…

Мы читали стихи в музее Алексея Толстого, читал и Витя. Его чтения-камлания были чудом, перфомансом смыслов и интонаций, которого он выступал ещё и талантливым режиссёром. Текст стихов умножался и развивался драматургией, неповторимыми модуляциями, красивым голосом. Стать, усы, глазища… Это было настолько талантливо, необычно, смешно, что зал влюблялся с ходу.

Не моё воспоминание, а фрагмент из «Трепанации черепа» Гандлевского. После чтений в Швеции девушка из зала сказала «со скандинавской простотой», что хочет от Вити ребёнка. Думаю, дело не в эротике, а в какой-то божественной Витиной составляющей, которую хотелось сохранить и приумножить.

Сложно вспомнить человека, одновременно настолько талантливого, свободного и скромного, не алчущего успеха, какой-то там известности, живущего параллельно всему этому. Трогательный, нежный, немного чудаковатый, рыцарственный, Витя в обычной жизни изъяснялся собственным возвышенным стилем. Привечал малых мира сего, замечал абсурдное, смешное, но не был насмешлив.

Почему-то осталось в памяти вот такое, ниже.

Однажды позвонил поздравить с днём рождения, речь в разговоре зашла от той поездке в Самару и Тольятти. «Ты была тогда в своей молочной поре», — сказал вдруг Витя. Чем привёл меня в смятение.

А действительно, летом 2000-го я только закончила кормить сына и удрала в Самару на фестиваль. Где испытывала некоторые трудности. Незаметные, мне казалось, для окружающих…

Совершенно невозможно уложить в голове, что нельзя больше увидеть Витю, с его детскими глазами, в песочном пиджаке, обнять, услышать незабываемый голос. Конечно, поэты, прозаики остаются в книгах, но вместе с Витей уходит и особая культура, которой он был единственным представителем…

 

Данил Файзов

Миллионы людей не знают о Викторе Ковале. В этом нельзя их, конечно, упрекнуть, упрекать надо скорее других людей, тех, благодаря которым о Ковале могли бы узнать. Меня в том числе.

Виктор, с которым по моей самонадеянности мы мгновенно стали на «ты», и я совершенно спокойно долгие годы обращался к нему панибратски «Витя», — человек уникальный.

Достаточно сказать, что он мог бы почивать на лаврах вроде Маколея Калкина после детских фильмов, в которых он снялся. Уж чего-чего, а славы было получено достаточно. В иное время и в иных ситуациях, возможно, так бы и случилось, но не с этим человеком. У меня есть ощущение, что он, не ставя себе задачи стоять перед выбором, стоял перед ним ежесекундно, будь то сцена и микрофон, книжная страница, экран компьютера, накрытый стол. И выбор этот делал всегда безошибочно.

Память выдаёт человека мягкого (не мягкотелого), но она обманчива. Виктор Коваль был покрепче многих. Художник, а кузнец, коваль — всяко художник, делает не только себя, но и свою жизнь. Куёт её, и из простого делает сложное.

Просто его артистизм позволял многим думать об обратном.

Как поэт он был птицей, много раз примеряя на себя эту роль, чего стоит один «Гомон». Петь было для него естественно, как и для любой птицы. Нам порой кажется, что птицы поют для услады нашего слуха. Но это не так, они поют и с целью, и потому что иначе не могут.

 

Сергей Гандлевский

Витя Коваль. Заочно представляя Коваля какому-нибудь новому знакомому, я говорил, что доведись мне объяснять инопланетянину или ребёнку смысл слова «талант», проще было бы показать ему Витю.

 

Сергей Лейбград

Виктор Коваль обладал удивительным природным чувством ритма и стиля. Уникальный, абсолютно штучный русский человек, каким он явился через двести лет после Пушкина и Гоголя. Одновременно похожий на простонародного чудака, Карлсона, провинциального английского футболиста, доброго клоуна и классика со школьных портретов… И при этом остро современный, европейски образованный поэт. Автор. Актор. Художник. Умный без оговорок и усложнений. Взрывной и реактивный. И простодушный (ясный, цельный). Будучи уже «в возрасте, нет, не майора, генерала» он мог по-детски спрашивать совета и просить замечаний.

Его древнее и актуальное искусство, его магия и музыка, его юмор и мудрая ирония абсолютно лишены фальши и всякого эстрадного пафоса.

Коваль — одно из самых ярких человеческих и художественных событий в моей жизни. Я приглашал его на фестивали в Самару и Тольятти с середины девяностых и до конца нулевых. И каждый раз его выступления вызывали ни с чем несравнимое удовольствие. Это был неповторимый и чистый праздник таланта, уникальной — непридуманной и органичной — эксцентрики.

Александр Блок написал: «Весёлое имя Пушкин». А для меня самым весёлым именем стал Коваль. Живой танец живой русской речи. Смешной и трагической, как выход скомороха в «Рублёве» Андрея Тарковского. И до конца жизни, даже после болезни, подморозившей его неукротимую энергетику, настоящий артист. Ещё более обаятельный и невероятный, чем тогда, когда он был образцовым исполнителем детских ролей в советском кинематографе пятидесятых.

Явление Виктора Коваля — это синкретическое слияние устной речи, письма, ритма и пластики, музыкального театра языка на сценической площадке своего тела, на ярмарочной площади повседневного существования, где ситуация высказывания обретала акынскую просодию и универсальность анекдота.

Большой поэт маленького роста. Действительно напоминающий сказочного кузнеца. Нашедший возможность говорения за границами концептуализма, соц-арта и постмодерна.

Мне выпала радость быть куратором его самарской книги «Персональная выставка» («Цирк „Олимп“+ТВ», 2014). А в 2016 и 2017 годах Виктор стал участником наших интернет-чтений «В поддержку прямоговорящих» и «Накануне революции», во время которых поэты собирали деньги для политических заключённых и задержанных на акциях протеста. Совсем недавно в «Цирке „Олимп“…» была опубликована своеобразная дневниковая, сказовая проза Коваля «Набор наблюдений».

В последнее время он стал похож для меня на затаённого героя фильма Алексея Германа «Трудно быть богом», не унывающего среди нашего мафиозного средневековья и коронавируса. Мне очень больно и темно сегодня — ушёл изумительный поэт и невероятно солнечный человек.

 

Владимир Тучков

«Я заболел, и на мои роли начали приглашать Колю Бурляева», — как-то раз сказал Виктор Коваль об окончании своей блистательной карьеры в кино.

Сказал спокойно. Без малейшей тени обиды, зависти или чего бы то ни было негативного, без чего настоящего артиста не бывает.

Это было очень существенной чертой его характера — нестяжательство. Нестяжательство признания, славы и прочих атрибутов, которые должны были сопутствовать его ломовой одарённости. (Про гениальность не будем, поскольку это слово вывалили в грязи и растоптали шестидесятники).

Он шёл по жизни налегке, необременённый жаждой славы. Налегке переходя от одного своего амплуа, к другому, потом дальше — к следующему…

Мы эгоистично радовались его щедрым подаркам, которыми он нас одаривал. Стихи, о которых должны обстоятельно поговорить литературоведы. Фееричная графика. Декламация, в которой были смешаны ритмичный шаманизм с вращением глазами и твёрдо усвоенные в детстве уроки, преподанные героем соцтруда и лауреатом Государственной премии Ростиславом Пляттом.

И, разумеется, удивительная проза последних лет, где Коваль нащупал свою индивидуальную золотую жилу.

Необходимо сказать, что все виды деятельности Коваля, все его ипостаси, при их последовательной смене, тем не менее, не поступали на склад долговременной памяти, не отправлялись в чулан или на антресоли, а служили фундаментом для последующих занятий. В нём, как в каком-нибудь химическом реакторе, постоянно происходил синтез.

Такой мягкий и улыбчивый Коваль мог стать совсем иным (как описанный Гашеком поручик Дуб), если бы кто-то за день до поэтического выступления, даже не сольного, а коллективного, попытался отвлечь его от этого крайне ответственного дела. Несомненно, так Плятт готовился к выходу на сцену. Так и он готовился, декламируя, освежая в памяти интонации, хронометрируя. Чего, разумеется, никто видеть не мог. Поскольку слишком интимное.

На читающих по смартфону он смотрел не то чтобы с осуждением, но с сочувствием.

В его прозе отчётливо пульсирует его поэзия, его и никакая другая. Совершая какие-то фантастические квантовые переходы повествования.

В графике просвечивает театральный жест.

А уж каков Коваль был, что называется, в кругу!

Мне посчастливилось. В начале прошлого десятилетия сформировался неформальный клуб «Стояние на Воре», который проводил выездные заседания на моей даче, что на берегу реки Воря. Тройственный клуб — Виктор Коваль, Александр Макаров-Кротков, и в. п. с.

Виктор Станиславович был искромётен, используя весь свой внутренний арсенал. Витийствовал, накалывая на вилку грибок, уродившийся под Сергиевым Посадом, хрумкая свежесолёным огурчиком, — вышучивал, сыпал, подхватывал, декламировал, подмечал, разливался в вечереющем воздухе Вертинским…

Но при этом Коваля, казалось бы, такого лёгкого, не носило сквозняками по жизни хаотично. Сделав выбор, он продвигался вперёд, руководствуясь этим своим целеполаганием. Но оно было не прагматического характера, а этического. Ну, а этическое для него было чётко связано с эстетическим. И этот путь Коваль смог пройти, что называется, без сучка и задоринки.

 

Михаил Айзенберг

Вдогонку Ковалю*

По моим наблюдениям Виктор Коваль дважды опережал своё время. Оба раза лет на пять-семь. В самом начале 1975 года мы услышали несколько новых песен Коваля — Липского (текст Коваля, музыка и исполнение Андрея Липского), среди прочих «Товарищ подполковник» и «Паровая баллада». Сейчас уже трудно полностью реконструировать впечатление. Исполнение длилось не так долго, но слушатели успели слегка заиндеветь. Это было очень смешно, но почему-то страшно. Это было страшно, но очень радостно. Что-то такое сквозило оттуда; шёл оттуда какой-то посторонний сквознячок, и в нём соединялись холодящая радость, лёгкий ужас и то ощущение события, которое никогда не обманывает.

Оно и не обмануло. (В частности, «Подполковник» оказался произведением вполне пророческим: точно и ёмко определяющим состояние общества через четверть века после своего написания:

Товарищ подполковник, вы мне служите папашей.
Я всегда вам рад стараться, но, товарищем пропахший,
Я прошу в родном строю: разрешите обосраться…

и т. д.)

Мы услышали нечто в том роде, которого раньше не существовало. Не существовало вещей, в которых музыка нового покроя и русский текст находились бы в таком удивительном соответствии — в таком ладу. Они не только не мешали друг другу, но из их соединения возникало ещё одно новое измерение. Порознь все элементы и музыкального, и поэтического рядов появлялись и в более ранних песнях наших авторов, но тут что-то сошлось, совпало. Можно даже предположить, что именно. Стихийный абсурдизм текстов Коваля впервые принял облик такого, условно говоря, неофольклора (фольклор и абсурд вообще побратимы). И вот этот-то фольклорный строй оказался совсем не чужд его соавтору-композитору.

Со временем тексты Коваля становились всё тоньше и «страньше», а внутреннее их движение напоминало род духовного искания в формах совершенно нелегальных, оборотных, хотя по-своему прямых и, главное, очень здоровых. Прямизна, конечно, несколько необычная. Этим вещам присуща особая винтовая драматургия, когда высказывание как бы кружится на месте и воспринимается в ускользающем развороте.

Разговор о рыбе? Разговор о Боге? Понимай, как знаешь.

А потом началась другая эпоха. В середине восьмидесятых Коваль стал писать тексты для собственного исполнения. Слово «писать» здесь как раз не подходит, потому что тексты эти автор не записывал. Он их разнообразно скандировал, выкрикивал, отхлопывал и оттанцовывал. Называлось всё это «речовки». Только на лондонских гастролях 1989 года выяснилось, что никакие не «речовки», а самый настоящий рэп. Мы такого слова не знали, из чего следует, что не существовало и понятия. Коваль ненароком создал новый (для нас) жанр. Его разработку можно сейчас наблюдать по телевизору в разных шоу-программах, но этим молодым людям имя нашего автора едва ли знакомо.

Есть художники, которые почему-то не в состоянии следовать правилам. И рады бы, но никак это у них не получается, легче придумать свою игру с собственными правилами. Такие стихийные новаторы. Каждое следующее произведение Коваля не повторяется в жанровом отношении, почти каждый раз заявляя новый, небывалый жанр. «Что это — лирика, кабаре, балаган, шаманское камлание? Он кто — поэт, художник, артист, чтец-декламатор, базарный зазывала, полесский колдун из Неглинной коммуналки? Это ни то, ни другое, не третье. И это всё вместе» (Л. Рубинштейн).

Я знаю, что слово «гениальность» имеет слишком много расплывчатых значений, и лучше бы им вообще не пользоваться. Но как быть, если постоянно ощущаешь что-то такое -даже в застольных репликах и шутках, даже в мимике и жесте?

Мне представляется, что Коваль не работник искусства, а человек искусства: искусство обитает в нём и своевольно развивается, превращая своё обиталище в особого рода художественный объект. И уже этот объект заражает своей природой всё, к чему прикасается: всё превращается в искусство, всё высвечивается радужно, диковинно и как будто инородно. Автор может спокойно контаминировать хоть заголовки газет, всё равно никто не поверит, что он наш человек. Совершенно очевидно, что это представитель какой-то другой природы, занесённый сюда случайным ветром. Какой-то эльф.

Затасканный эпитет «человек-оркестр» к Ковалю как раз совершенно не приложим. Все многочисленные виды его деятельности — не разные профессии одного человека, а разные отражения одного источника света. Но ему очень хорошо и точно подходит мандельштамовское определение искусства: «игра детей с Отцом».

Иногда кажется, что это и не человек вовсе, а сам дух игры — непредсказуемый, обаятельный и настолько подвижный, что ни одно отражение не способно схватить его целиком.

 


Текст опубликован 6 января 2020 года на сайте Arzamas

 

Скорбим 

05.02.2021, 1964 просмотра.




Контакты
Поиск
Подписка на новости

Регистрация СМИ Эл № ФC77-75368 от 25 марта 2019
Федеральная служба по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций

© Культурная Инициатива
© оформление — Николай Звягинцев
© логотип — Ирина Максимова

Host CMS | сайт - Jaybe.ru