Фото Михаила Квадратова
Татьяна Риздвенко
С Виктором Ковалём мы познакомились в начале
Мы читали стихи в музее Алексея Толстого, читал и Витя. Его
Не моё воспоминание, а фрагмент из «Трепанации черепа» Гандлевского. После чтений в Швеции девушка из зала сказала «со скандинавской простотой», что хочет от Вити ребёнка. Думаю, дело не в эротике, а в
Сложно вспомнить человека, одновременно настолько талантливого, свободного и скромного, не алчущего успеха,
Однажды позвонил поздравить с днём рождения, речь в разговоре зашла от той поездке в Самару и Тольятти. «Ты была тогда в своей молочной поре», — сказал вдруг Витя. Чем привёл меня в смятение.
А действительно, летом
Совершенно невозможно уложить в голове, что нельзя больше увидеть Витю, с его детскими глазами, в песочном пиджаке, обнять, услышать незабываемый голос. Конечно, поэты, прозаики остаются в книгах, но вместе с Витей уходит и особая культура, которой он был единственным представителем…
Данил Файзов
Миллионы людей не знают о Викторе Ковале. В этом нельзя их, конечно, упрекнуть, упрекать надо скорее других людей, тех, благодаря которым о Ковале могли бы узнать. Меня в том числе.
Виктор, с которым по моей самонадеянности мы мгновенно стали на «ты», и я совершенно спокойно долгие годы обращался к нему панибратски «Витя», — человек уникальный.
Достаточно сказать, что он мог бы почивать на лаврах вроде Маколея Калкина после детских фильмов, в которых он снялся. Уж
Память выдаёт человека мягкого (не мягкотелого), но она обманчива. Виктор Коваль был покрепче многих. Художник, а кузнец, коваль — всяко художник, делает не только себя, но и свою жизнь. Куёт её, и из простого делает сложное.
Просто его артистизм позволял многим думать об обратном.
Как поэт он был птицей, много раз примеряя на себя эту роль, чего стоит один «Гомон». Петь было для него естественно, как и для любой птицы. Нам порой кажется, что птицы поют для услады нашего слуха. Но это не так, они поют и с целью, и потому что иначе не могут.
Сергей Гандлевский
Витя Коваль. Заочно представляя Коваля
Сергей Лейбград
Виктор Коваль обладал удивительным природным чувством ритма и стиля. Уникальный, абсолютно штучный русский человек, каким он явился через двести лет после Пушкина и Гоголя. Одновременно похожий на простонародного чудака, Карлсона, провинциального английского футболиста, доброго клоуна и классика со школьных портретов… И при этом остро современный, европейски образованный поэт. Автор. Актор. Художник. Умный без оговорок и усложнений. Взрывной и реактивный. И простодушный (ясный, цельный). Будучи уже «в возрасте, нет, не майора, генерала» он мог
Его древнее и актуальное искусство, его магия и музыка, его юмор и мудрая ирония абсолютно лишены фальши и всякого эстрадного пафоса.
Коваль — одно из самых ярких человеческих и художественных событий в моей жизни. Я приглашал его на фестивали в Самару и Тольятти с середины девяностых и до конца нулевых. И каждый раз его выступления вызывали ни с чем несравнимое удовольствие. Это был неповторимый и чистый праздник таланта, уникальной — непридуманной и органичной — эксцентрики.
Александр Блок написал: «Весёлое имя Пушкин». А для меня самым весёлым именем стал Коваль. Живой танец живой русской речи. Смешной и трагической, как выход скомороха в «Рублёве» Андрея Тарковского. И до конца жизни, даже после болезни, подморозившей его неукротимую энергетику, настоящий артист. Ещё более обаятельный и невероятный, чем тогда, когда он был образцовым исполнителем детских ролей в советском кинематографе пятидесятых.
Явление Виктора Коваля — это синкретическое слияние устной речи, письма, ритма и пластики, музыкального театра языка на сценической площадке своего тела, на ярмарочной площади повседневного существования, где ситуация высказывания обретала акынскую просодию и универсальность анекдота.
Большой поэт маленького роста. Действительно напоминающий сказочного кузнеца. Нашедший возможность говорения за границами концептуализма,
Мне выпала радость быть куратором его самарской книги «Персональная выставка» («Цирк „Олимп“+ТВ», 2014). А в 2016 и 2017 годах Виктор стал участником наших
В последнее время он стал похож для меня на затаённого героя фильма Алексея Германа «Трудно быть богом», не унывающего среди нашего мафиозного средневековья и коронавируса. Мне очень больно и темно сегодня — ушёл изумительный поэт и невероятно солнечный человек.
Владимир Тучков
«Я заболел, и на мои роли начали приглашать Колю Бурляева», —
Сказал спокойно. Без малейшей тени обиды, зависти или чего бы то ни было негативного, без чего настоящего артиста не бывает.
Это было очень существенной чертой его характера — нестяжательство. Нестяжательство признания, славы и прочих атрибутов, которые должны были сопутствовать его ломовой одарённости. (Про гениальность не будем, поскольку это слово вывалили в грязи и растоптали шестидесятники).
Он шёл по жизни налегке, необременённый жаждой славы. Налегке переходя от одного своего амплуа, к другому, потом дальше — к следующему…
Мы эгоистично радовались его щедрым подаркам, которыми он нас одаривал. Стихи, о которых должны обстоятельно поговорить литературоведы. Фееричная графика. Декламация, в которой были смешаны ритмичный шаманизм с вращением глазами и твёрдо усвоенные в детстве уроки, преподанные героем соцтруда и лауреатом Государственной премии Ростиславом Пляттом.
И, разумеется, удивительная проза последних лет, где Коваль нащупал свою индивидуальную золотую жилу.
Необходимо сказать, что все виды деятельности Коваля, все его ипостаси, при их последовательной смене, тем не менее, не поступали на склад долговременной памяти, не отправлялись в чулан или на антресоли, а служили фундаментом для последующих занятий. В нём, как в
Такой мягкий и улыбчивый Коваль мог стать совсем иным (как описанный Гашеком поручик Дуб), если бы
На читающих по смартфону он смотрел не то чтобы с осуждением, но с сочувствием.
В его прозе отчётливо пульсирует его поэзия, его и никакая другая. Совершая
В графике просвечивает театральный жест.
А уж каков Коваль был, что называется, в кругу!
Мне посчастливилось. В начале прошлого десятилетия сформировался неформальный клуб «Стояние на Воре», который проводил выездные заседания на моей даче, что на берегу реки Воря. Тройственный клуб — Виктор Коваль, Александр
Виктор Станиславович был искромётен, используя весь свой внутренний арсенал. Витийствовал, накалывая на вилку грибок, уродившийся под Сергиевым Посадом, хрумкая свежесолёным огурчиком, — вышучивал, сыпал, подхватывал, декламировал, подмечал, разливался в вечереющем воздухе Вертинским…
Но при этом Коваля, казалось бы, такого лёгкого, не носило сквозняками по жизни хаотично. Сделав выбор, он продвигался вперёд, руководствуясь этим своим целеполаганием. Но оно было не прагматического характера, а этического. Ну, а этическое для него было чётко связано с эстетическим. И этот путь Коваль смог пройти, что называется, без сучка и задоринки.
Михаил Айзенберг
По моим наблюдениям Виктор Коваль дважды опережал своё время. Оба раза лет на
Оно и не обмануло. (В частности, «Подполковник» оказался произведением вполне пророческим: точно и ёмко определяющим состояние общества через четверть века после своего написания:
Товарищ подполковник, вы мне служите папашей.
Я всегда вам рад стараться, но, товарищем пропахший,
Я прошу в родном строю: разрешите обосраться…
Мы услышали нечто в том роде, которого раньше не существовало. Не существовало вещей, в которых музыка нового покроя и русский текст находились бы в таком удивительном соответствии — в таком ладу. Они не только не мешали друг другу, но из их соединения возникало ещё одно новое измерение. Порознь все элементы и музыкального, и поэтического рядов появлялись и в более ранних песнях наших авторов, но тут
Со временем тексты Коваля становились всё тоньше и «страньше», а внутреннее их движение напоминало род духовного искания в формах совершенно нелегальных, оборотных, хотя
Разговор о рыбе? Разговор о Боге? Понимай, как знаешь.
А потом началась другая эпоха. В середине восьмидесятых Коваль стал писать тексты для собственного исполнения. Слово «писать» здесь как раз не подходит, потому что тексты эти автор не записывал. Он их разнообразно скандировал, выкрикивал, отхлопывал и оттанцовывал. Называлось всё это «речовки». Только на лондонских гастролях 1989 года выяснилось, что никакие не «речовки», а самый настоящий рэп. Мы такого слова не знали, из чего следует, что не существовало и понятия. Коваль ненароком создал новый (для нас) жанр. Его разработку можно сейчас наблюдать по телевизору в разных
Есть художники, которые
Я знаю, что слово «гениальность» имеет слишком много расплывчатых значений, и лучше бы им вообще не пользоваться. Но как быть, если постоянно ощущаешь
Мне представляется, что Коваль не работник искусства, а человек искусства: искусство обитает в нём и своевольно развивается, превращая своё обиталище в особого рода художественный объект. И уже этот объект заражает своей природой всё, к чему прикасается: всё превращается в искусство, всё высвечивается радужно, диковинно и как будто инородно. Автор может спокойно контаминировать хоть заголовки газет, всё равно никто не поверит, что он наш человек. Совершенно очевидно, что это представитель
Затасканный эпитет
Иногда кажется, что это и не человек вовсе, а сам дух игры — непредсказуемый, обаятельный и настолько подвижный, что ни одно отражение не способно схватить его целиком.
Текст опубликован 6 января 2020 года на сайте Arzamas
05.02.2021, 2216 просмотров.
