Владимир Ибрагимович Эрль (настоящее имя Владимир Иванович Горбунов) умер сегодня утром на семьдесят четвёртом году жизни. Он очень сильно болел последние годы, с начала пандемии я со страхом думал о его здоровье и боялся звонить — боялся услышать дурные вести. В декабре прошлого года привёз ему авторские экземпляры «Показаний поэтов» Васи Кондратьева, которого он любил и всегда с нежностью вспоминал (и ещё в
Так случилось, что в девяностые, до переезда Эрля в отдельную квартиру на Савушкина, мы с ним жили через дорогу (Гороховая, угол Садовой), у меня не было телевизора, и Владимир Ибрагимович
Потом мы с Васей, в команде с Александром Степановым и Николаем Ивановичем Николаевым, помогали перевозить Эрля на Савушкина. Лифт в высотке не работал, диван, утварь, полки и коробки книг мы затаскивали на семнадцатый, кажется, этаж вручную, обливаясь пóтом. Когда всё затащили, пошли с Васей окунуться в заливе, в десяти минутах ходьбы от новостроек был дикий пляж.
О его заслугах перед русской словесностью (а эти заслуги огромны) можно прочитать в Википедии и других местах. Я и сам писал об Эрле как об авторе выдающейся, опередившей своё время прозы (см. «Ставшему буквой») — опередившей ещё и в том смысле, что метод нарезки, в ней использованный, миметически возвращает идеологическим аппаратам, включая литературу, встроенное в них насилие. Это станет мейнстримом двадцать
Кажется, первый раз я увидел Эрля в 1992 году, когда пришёл на концерт группы «АукцЫон» с Алексеем Хвостенко — тот, который стал основой альбома «Верпования». Я был там с другом — это зал тогда ещё кинотеатра «Космонавт» — и сквозь
Откуда я знал, что это Эрль? Ну я читал антологию «Поздние петербуржцы», составленную Виктором Топоровым и довольно регулярно помещаемую в газете «Смена». Я тогда обратил внимание на стихи, которые были посвящены Рите Пуришинской — жене Леонида Аронзона. Наверное, я мог видеть
Я занимался творчеством Аронзона и, пользуясь свободой в доме Феликса Якубсона, имел возможность многое читать приходя. Приходил в дом на улице Воинова, теперь Шпалерная.
Я не помню, чтобы я там встречал Владимира Ибрагимовича. Но это имя звучало часто. Тем более что имя это фигурировало в самиздатском приложении к журналу «Часы». Перед этим, в
Потом,
И вот Виталий Львович Аронзон, выйдя на Илью Кукуя, сынициировал начало работы. Это был самый конец 2003 года. Я, созвонившись с Эрлем, приехал к нему. С начала
14 мая 2004 года мы с женой были приглашены на день рождения Владимира Ивановича. Была Татьяна Львовна Никольская.
А ещё до этого, зимой
У нас с Эрлем сложились
Выходу двухтомника Аронзона предшествовала большая неприятность (это мягко). У Эрля случился инсульт. Мы с женой в зимние каникулы тогда поехали в Скандинавию. Мне позвонила наша общая знакомая, которой все должны поклониться теперь за столь долгие годы активной и деятельной жизни Владимира Ивановича. Света сказала, что у него случился удар и левая половина онемела.
Я бывал много у Эрля в больницах. В разных больницах. Я даже теперь все не упомню. Всё в то время и после. Был первый мед. Была больница св. Георгия… Была Мариинская. Да, в Мариинской он сам ужасался: в коридоре на полу были положены бомжи. С Сергеем Васильевым, Дмитрием Озерским встречались, его посещая друг за другом.
Между тем, шла работа над собранием сочинений Аронзона. В последнее перед выходом книги лето мы вместе часто бывали в издательстве Ивана Лимбаха — тогда оно располагалось близ набережной Карповки. Я туда заходил очень часто, выполняя технические поручения своих подельников.
К Эрлю ездил два, а то и три раза в неделю. Говорил с ним часами по телефону.
По просьбе Бирюкова я подготовил машинописную копию стихотворений Владимира Эрля, которые, заверенные автором, на тот момент не имевшим уже своей печатной машинки и доверившим мне это дело, были напечатаны в альманахе Академии Зауми (2007). Думаю, это послужило Эрлю сигналом, что мне можно доверить его архив. И в
Я помогал ему вычитывать тексты Василия Кондратьева, когда был первый раз —
Он жаловался на левую руку, что она временами не слушается — последствия инсульта.
У него были часты гости. Но с немногими я пересекался. Например, с Павлом Рыжаковым, который помогал собирать и копировать тексты Анри Волохонского для готовившегося Ильёй Кукуем собрания произведений, я познакомился позже.
Иногда Володя был открыт и говорил о своих неприязнях, что было для него вообще естественнее, чем обратное. Он тогда не просто ругал. Он обозначал свои точки несогласия. Было понятно, что в
Несмотря на нелады с рукой, он очень быстро и так мягко нажимал на клавиши. Его в крапинку веснушек большие руки почти не шевелились, словно лёжа или даже вися над клавиатурой. Но буквы выскакивали, иногда меняясь местами или исчезая — в случае ошибки… Было понятно: этот человек знает, что такое текст и как с ним быть. Это было большее, чем просто текстология (книги Соломона Рейсера стояли у него на полке, и он чтил эту «скучную» дисциплину). Во всём, что касается текста как такового, он был категорически педантичен, не терпя неаккуратности. В этом смысле он был неприступен. И был не преступен.
С людьми сложнее. Может, ему — во всяком случае в то время, как я его знал, — мешало то, что люди меняются и тем вносят сумбур в тот порядок, который мог бы предстать или быть представленным как совершенный. Эрль очень любил порядок. Порядок особого рода, не имеющий ничего общего с порядком бытовым. Его порядок был несопоставим с бытовым, противоречил бытовому и быту. Вспомните рассказ Никольской об утке со сливами! Вот это и есть порядок, но по Эрлю.
Мы подготовили совместно ещё книгу детских стихов Аронзона, снова втроём. Был перерыв в общении, в отношениях. Потом я позвонил ему — поздравить с выходом этой книги, и отношения возобновились.
Эрль любил музыку. У него были безоговорочные пристрастия.
Он любил посмеяться. И иногда мы с ним по
Порядок? Конечно, слово другое. Вернее —
Наша последняя встреча произошла в 2017 году. Собственно, это была и не встреча. Мы виделись. Я сидел у него в комнате. В Лахте. Тогда я последний раз видел хеленукта Владимира Эрля — человека и поэта, которому обязан многим и надежды (или как ещё назвать?) которого не оправдал, как и многие до меня.
Я не могу написать мемуары про него. Я его знал в поздние годы, когда он уже был легендой. Ему было важно признание. Я читал его, читал много. Полагаю, что мои прочтения его романа и некоторых его стихотворных текстов
Я пишу не о нём. Увы, это невозможно. О себе? Мне бы этого совсем не хотелось. Но моё восприятие неминуемо присутствует. Я доверялся тому, что он говорил. И теперь понимаю, что он был часто прав — речь шла не о «жизни». Мне запомнились его слова, словечки, интонации, мысли. В 19999 (sic!) он издал свой текст «В поисках за утраченным Хейфом». Похоже, теперь нам отправляться в поиски за утраченным — или даже недоступным? — Эрлем. Я говорю не о человеке. Вправе ли я, как и вправе ли
Умер Володя Эрль, Владимир Ибрагимович Эрль, как он себя называл, хотя по паспорту он был Владимиром Ивановичем Горбуновым, но об этом мало кто знал. Литературную жизнь Ленинграда
Эрль тщательно продумывал свой образ, начиная с псевдонима. Эрль
Не получив высшего образования (он, впрочем, к этому и не стремился) Володя был широко образованным человеком. Его университетом была Публичная библиотека, где он открывал для себя тех писателей, о которых ничего не говорилось в официальной истории литературы. Это прежде всего обэриуты. Следует сказать, однако, что о них можно было узнать не только, и даже не столько в залах Публички. Был ещё жив «последний обэриут» Игорь Бахтерев, был жив подпольный философ Яков Друскин, спасший во время войны архив Хармса, и другие люди, близкие к Объединению реального искусства. Появились тогда в Ленинграде и молодые исследователи обэриутов: Михаил Мейлах, Анатолий Александров, Татьяна Никольская. Стал таким исследователем и Эрль. Уже в
Но в первую очередь он, конечно, был поэтом. Обэриуты для него были не столько предметом исследования, сколько живой традицией, которую следовало развивать и углублять. При этом у него не было сосредоточенности только на своём: его интересовали поэты совсем на него непохожие, как например, Светлана Кекова. Он собирал, перепечатывал, а впоследствии издавал Леонида Аронзона и Александра Миронова.
Особо следует сказать о его самиздатской деятельности. Под маркой издательства «Польза» он составил более ста машинописных сборников. Впоследствии Борис Констриктор назвал его «Паганини пишущей машинки». Он печатал тексты на цветной бумаге, заголовки печатал красным, используя двуцветную ленту, строки были идеально выровнены.
Мои личные отношения с ним складывались непросто. Он публиковался в самиздатском журнале «Обводный канал»,
Как только наступил XXI век, один за другим стали уходить из жизни люди ленинградской «второй культуры», друзья моей молодости. Из поэтов первым ушел Виктор Кривулин, за ним последовали Олег Охапкин, Елена Шварц, Александр Миронов, Аркадий Драгомощенко. Из прозаиков Аркадий Бартов, Евгений Звягин и в этом месяце Борис Рохлин. Из деятелей самиздата Борис Иванович Иванов и Кирилл Бутырин. И вот теперь Владимир Эрль, поэт, прозаик, текстолог, деятель самиздата. Вечная память.
Со времён Малой Садовой богемное поведение сочеталось у Володи Эрля с «трудовой дисциплиной». Он мог с большой компанией зайти в гости без приглашения даже к незнакомому человеку. Однажды в два часа ночи, правда, белой, молодые поэты пришли в мастерскую Миши Беломлинского на Чёрной речке, где на время визита в родной город поселился Евгений Рейн. Ярчайший представитель старой богемы воспринял этот ви¬зит как должное. Поэты до утра читали друг другу стихи. Совсем
В 1989 году мы с Володей подготавливали к печати первое комментированное издание прозы Константина Вагинова. Эрль был составителем и текстологом, я — автором вступительной статьи, а комментарии мы делали вместе. Я отнесла свою часть работы в киоск «Союзпечать», мимо которого проходила практически ежедневно и справлялась, как идут наши дела. Володя работал тщательно, но медленно. Сроки поджимали. Московский редактор Екатерина Маркова часто звонила и просила ускорить процесс. Володя обещал, но работу не заканчивал. В конце концов редактор позвонила в отчаянии и сказала, что если через день рукописи в Москве не будет, издание Вагинова не состоится. Я позвонила другу Эрля Коле Николаеву, исследователю творчества Льва Пумпянского, и попросила об экстренной помощи. До сих пор не знаю, как Коле удалось уговорить Володю поставить точку. Верный друг и ценитель Вагинова лично отвёз Эрля на Московский вокзал, купил билет до Москвы и обратно, посадил в вагон и дождался отправления поезда. Книга вышла стотысячным тиражом в твёрдой обложке. В приложении была опубликована ранняя проза Вагинова и неизвестные до этого архивные материалы.
В середине девяностых мы с Володей делали для другого московского издательства собрание вагиновских стихов. Эрль подолгу просиживал в библиотеке Академии наук, чтобы снабдить книгу исчерпывающим комментарием. Издателям надоело ждать. Книга не вышла. Вступительная статья через несколько лет появилась в журнале «Звезда» (№ 10 /1999). За год до этого вышло прокомментированное Аней Герасимовой собрание стихотворений Вагинова. Володя отнёсся к Аниной работе критически, хотя, насколько помню, серьёзных придирок к текстологии и комментариям у него не было.
Не меньше, чем литературу, Володя любил кошек. Он гордился сочинённым слоганом:
Будь готов кормить котов!
Кормить котов всегда готов!
Часто рассказывал о своём котике, который упал с высокого этажа, но остался жив, только сломал передние зубы. Обожал другого котика, принесённого от Вити Кривулина и его жены Оли Кушлиной. Долго скорбел, когда его любимец умер от несбалансированного питания — сухого корма. Последней в его жизни была миниатюрная кошечка Хню. Дружившая с Володей американская славистка Энсли вместе со своей подругой устроила день рождения Хню. Киске были принесены подарки, поставлен тортик с одной свечкой. Вокруг Хню водили хоровод, а потом прочли ей вслух текст Хармса. Не знаю, как Хню, а Володя остался доволен праздником.
03.10.2020, 2308 просмотров.
