(30 января — 1 февраля 2020)
Вокруг книги Романа Лейбова, Олега Лекманова, Елены Ступаковой «Господь! Прости Советскому Союзу. Поэма Тимура Кибирова „Сквозь прощальные слёзы: опыт чтения“» (М.: ОГИ, 2020)
Путь от метро «Арбатская» до «Дежурной рюмочной», куда я шла в первый раз, мелькнул подобно
Между прочим, и мероприятие, которое проходило в этот день, очень и очень с этой обстановкой коррелировало. Это был фестиваль «Господь! Прости Советскому Союзу!». Поводом для него стал выход одноименной книги Романа Лейбова, Олега Лекманова и Елены Ступаковой, в которой говорится о поэме Тимура Кибирова «Сквозь прощальные слёзы», в 1987 году написанной. Организаторы, как у них частенько случается, покумекали и придумали небанальный формат. Вместо протокольной презентации на сцене «Дежурной рюмочной» читались стихи, пелись песни, слушались лекции, созвучные данному в названии камертону. Тонко, что название было определено именно как камертон: ведь очень непросто в отношении социалистического прошлого удержать разумный баланс: не скатиться в слезливое умиление и ностальгию и одновременно не щерить оскал на тоталитарный режим. Короче, лаконично и непредвзято порассуждать о советском феномене.
Помимо создателей книги, в фестивале приняли участие собственно автор «нетленки» Тимур Кибиров, множество исследователей и поэтов (кстати, кто сказал, что поэты не исследователи?), в числе которых Всеволод Емелин, Евгения Лавут, Лев Оборин, Аркадий Штыпель, Мария Галина. На лекциях рассуждали, как мы воспринимаем советское прошлое сегодня, размышляли о конце СССР как метаисторической проблеме, о советизации фольклора. Любимая всеми Умка, ансамбль «Последний шанс» (последний — с песнями советских лет), невероятные Сергей Старостин с Андреем Котовым и другие составили музыкальную программу. Поэтические, музыкальные и лекционные блоки шли
Всё это в обилии было представлено парадом поэтов — Тимуром Кибировым, Сергеем Гандлевским, Михаилом Айзенбергом, Юлием Гуголевым и Виктором Ковалём. В качестве группы поддержки на подоконнике притулился один из основателей московского концептуализма Лев Рубинштейн, а в первом ряду устроился ещё один живой классик Бахыт Кенжеев. До того, как поэты приступили к чтению, у меня возникла мысль запечатлеть ареопаг, что называется, одним ударом. Одним снимком. Но вот парадокс, как ни крутила я объективом, получался эффект, как в японском саду камней — один из героев всегда оказывался закрыт. Впрочем, это лишь занятная метаморфоза. А в текстах разных лет, которые читали мастодонты — подбавим пафоса — звучала пропущенная сквозь себя эпоха: звучала искренне, умно, иронично и самоиронично, без идеалов и идеологического мусора, но с щемящими жилками тогдашнего быта. Что поразило: всех героев я слышала «в розницу» на других вечерах, где они, конечно же, читали весьма неплохо. Но на этот раз, когда они собрались «оптом» — то ли соревновательный инстинкт взыграл, то ли, наоборот, объединяющий, командный — все они читали упруго блестяще, словно сыпали в зал золотые слитки.
Даже обычно отвлечённый медитативный Михаил Айзенберг по сценическому драйву отчасти перещеголял Виктора Коваля. Не изменив, однако, своему ритуалу и вложив в уши беруши, он с огоньком читал:
Тимур Кибиров порадовал публику своим «опытом интерпретации классического текста», «Мойдодыра» Корнея Чуковского, — поэмой «
Как обычно, ровно, чеканно, с присущим его подаче оттенком стоицизма представил свои произведения Сергей Гандлевский.
В стихах Юлия Гуголева звучало то, что принято называть мифологизацией эпохи, но в её глубоко и далеко отрефлексированном изводе, когда воспоминания о детских непосредственных ощущениях поэт соединяет и пытается осмыслять — отстранённо, то едко, то грустно иронично, в привязке к истории семьи и рода:
Знали, гроб хрустальный там качается,
но покоится навеки сном объята
в том гробу не спящая красавица —
мирового вождь пролетарьята,
дедушка Ильич, кудрявый Вова!
Может, подмигнуть ему? А он нам?
Увидали мы всегда живого,
как он там лежит Тутанхамоном.
Вот, прикинь, привстанет он из гроба,
локтем оперевшись о подушки…
Помню, мне запомнились особо
жёлтенькие, сморщенные ушки.
<…>
Жили, умирали днём и ночью
те, кого неловко звать «мишпуха»,
чтобы я увидеть мог воочию
жёлтое, морщинистое ухо.
<…>
(«Может быть, в апреле или в мае…»)
В своей фирменной манере, скандируя, выступил Виктор Коваль.
Я буду врать — и не солгу,
А правду расскажу — едва ли.
Не зря конфетную фольгу
Мы золотцем именовали.
<…>
Тогда — ужасные инфанты,
Теперь — отцы во цвете лет,
Мы закопали наши фанты
И застеклили наш секрет.
Это стихотворение «Des infants terribles (Ужасные инфанты)» вызвало немало веселья — хихиканий и фырканий, в том числе и самих героев встречи, но опять же, непонятно было, чего в этих фырканьях больше — насмешки, ностальгии, радости узнавания либо радости, что всё это так изящно и монолитно воплотилось в поэтическом тексте.
А если сказать в целом про вечер, при всей иронической игре ярко представлялась эта сложная эпоха, красиво и стройно уложенная в советских учебниках. Где действительно вдруг неожиданно «приклеивалось» и «вырастало», а игровой задор исподволь разбавлялся горечью.
Елена Семёнова
14.02.2020, 1476 просмотров.
