В Москве на 58 году жизни умер писатель, член Русского
В одном из интервью он сказал: «То, что я пишу, — не страшно, а смешно. Я не могу победить зло пафосом, но я могу его победить иронией и самоиронией. Впрочем, не только я».
Да, не только он, но таких, как Яркевич, нет.
Он родился в 1962 году в Москве, в центре, окончил
Но ему было всё равно, писал, как мог и как умел.
.
Зло не победить пафосом, только иронией и самоиронией. Тут был непревзойденным мастером.
Комментарии к сообщениям об очередной смерти в литературном сообществе всегда пестрят «Светлыми памятями». На смерть Игоря Яркевича этим популярным штампом почти никто не воспользовался. Лишь длинная вереница смайлов со слезой из левого глаза.
Это нарушение традиции вовсе не от того, что Яркевича, который умер внезапно, неожиданно для всех, недолюбливали. Отнюдь. Литераторы в такие моменты чутки и к словам, и к жестам. Потому что приклеивать «Светлую память» к человеку, который целенаправленно — настойчиво и успешно — позиционировал себя человеком не светлым,
В литературе Яркевич был панком. Ворвался в литературу в начале
Последующим поколениям, чьё сознание деформировано российскими мегапремиями, вручаемыми членами в
Потом он замолчал. Лет пятнадцать назад. Причин тут несколько. В нынешней ситуации издавать книги Яркевича невозможно. Те издательства, которые прежде это делали, давно умерли, не вписавшись в новую прекрасность жизни. А у нынешних совсем иные принципы «хозяйственной деятельности».
Но, думается, главная причина состоит в том, что жизнь сейчас приобрела такие формы, что её невозможно перепанковать. Даже Яркевичу. И он был вынужден сдаться.
И засел на своей фейсбучной страничке этаким дедушкой, хоть и дожил всего лишь до пятидесяти семи. Этаким дедушкой, комментирующим телевизионные новости. И завершая каждый пост своим фирменным «О *** твою мать!» Дедушки могут долго скрипеть, рационально расходуя остатки внутренней энергии.
Года три назад после пеновского собрания я пил водку с Яркевичем в нижнем буфете ЦДЛ. Никакой немощи в нём не заметил, хоть он и пережил инфаркт. Говорил о судьбе русской литературы, плачевной. О сдвиге времён. А также о резком сужении круга общений. А также о том, что может появиться возможность издать книгу в «Литресе» (не появилась). Вспоминали прошлое.
Под конец вечера он слегка подрумянился.
И стал улыбаться. Это была наша последняя встреча. Таким я его и запомнил.
Так что имею полное право сказать: светлая память.
С Игорем Яркевичем мы познакомились в восьмидесятые, в разгар перестройки. Ему было лет двадцать пять, но он казался почти старичком: лысеющий, в очках с толстыми линзами, сутулый, полноват, застенчив. И как же удивительны оказались его тексты! Дерзкие, юные, неприличные, матерные, вызывавшие оторопь у старшего поколения. «Если бы я был Солж…» — этот заход в романе «Как я и как меня» в девяностые повторяли многие.
Игорь был плоть от плоти того времени всеобщего обновления, а в последнее двадцатилетие его почти не было слышно. В фейсбуке он писал регулярно.
И всё же, кажется, что писатель Яркевич ушёл из этой жизни раньше, чем человек Яркевич. Он всё высмеивал шестидесятников, которых почти не осталось, его ядовитая стилистика осталась в девяностых. «Шестидесятники не умели только одного. Они не умели понимать советскую власть. Советская власть оказалась умнее их. Поэтому шестидесятники, и Высоцкий в том числе, угодили в ту самую яму, которую они рыли советской власти. Сегодня они устраивают всех. Они теперь так же тянут назад и вниз, как тянуло назад и вниз Политбюро ЦК КПСС. Они искренне ничего не понимают, поэтому с ними удобно и комфортно всем; и уголовным авторитетам, и „новым русским“, и коррупции, и телевизионным магнатам. Юбилей Евтушенко показали все каналы. Наверное, первобытный человек или птеродактили сегодня выглядели бы более свежо».
Нокауты, вызывавшие взрыв мозга, стали брюзжанием. Может быть, потому, что он перестал писать о себе или как бы о себе,
По сценарию Игоря Виталий Манский снял фильм «Частные хроники. Монолог» (1999). В
Игорь Яркевич написал свои самые знаменитые вещи — «Как я обосрался», «Два писателя» — в конце восьмидесятых, но попал в историю как человек девяностых. А может. и персонифицированный их цайтгайст. Сразу стал
Дразнил (чтоб не сказать деконструировал) героев более широких расходящихся кругов: Булата Окуджаву (который ещё не стал в глазах обывателя ни комиссаром-
Солженицына он наделил
«… нет никому от меня никакой радости — ни мужчине, ни женщине, и надежды у меня никакой не осталось — и всё лишь потому, что я не Солж…» («Солженицын, или Голос из подполья»).
Такой уж был Игорь. Обосрались многие. Признался он один.
Выходил и в Большой Мир — с Александром Цекало и Виталием Манским. Но опять с «Частными хрониками». Такой уж был он частный.
На мой взгляд, самое интересное сочинение Игоря — это роман «В пожизненном заключении». С изящной структурой рондо, с кругами
Не думаю, что теперь все кинутся перечитывать Яркевича: смерть как
Из книги «Ум, секс и литература»
Эпилог
Стихи после романа
22. Дети
Дети, будьте политкорректны!
Не обижайте негров, евреев, гомосексуалистов, цыган, животных и женщин!
Потому что если вы будете их обижать,
Негры, евреи, гомосексуалисты, цыгане, животные и женщины
Могут вам и головы оторвать!
Могут, конечно, и не оторвать,
Но в любом случае рисковать не стоит.
23. Сталин
Сталина давно нет. Много лет назад умер Сталин.
Но всё равно очень страшно!
25. Любовь
Простите меня, люди,
За то, что я — русский писатель!
Я вас всех очень люблю!
Но я не могу иначе!
Солженицын, или Голос из подполья
31.07.2020, 1756 просмотров.
