Презентация книги Дениса Драгунского «Соседская девочка» (М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2019)

Рецензия с вариациями

Тара-ра-бумбия,
Сижу на тумбе я

Эту песенку напевали чеховские герои и в пьесе «Три сестры», и в рассказе «Володя большой и Володя маленький». Песенка, кажущаяся бессмысленной, меж тем не так проста. Ее не пропетые строки:

И горько плачу я,
Что мало значу я.

Все четверостишие, на мой взгляд, является эпиграфом к прозе Дениса Драгунского. Нарочитая легкомысленность и простота его слога скрывает некие экзистенциальные сюрпризы, которые порою выглядывают из его текстов в самых неожиданных местах. Как «из ада голосок» у Георгия Иванова.

Первый рассказ в книжке «Прошлым летом во Фрайбурге» — про странную и внезапно оборвавшуюся связь двух фейсбучных френдов. Их вспыхнувшие на один день и парадоксально закончившиеся отношения — ответ на внутренний вопрос обоих: «Кто я?» Ничего не вышло, потому что никто так и не смог ответить себе на этот вопрос, а внезапно вспыхнувшее захлебнулось в селевой лавине внутренней неоформленности и пустоты героев. Избыточная заполненность их жизней делами, мероприятиями и перелетами только окаймляет эту пустоту, светящуюся изнутри. Она это поняла раньше, чем он, — потому и исчезла, не оставив возможностей для связи.

Во время написания этой статьи я периодически обращалась к автору за уточнениями. Денис Викторович перечислил мне, в частности, названия рассказов, которые читал на вечере в «Китайском летчике». В том числе и «Прошлым летом во Фрайбурге». Точно помню, что этот рассказ он не читал. Но, упомянув о нем, вписал его в концепцию.

Мне захотелось на основании одного литературного события (в данном случае — презентации книги) дать картину мира в творчестве автора, рассказывающего в большинстве случаев как бы возникшие в легком разговоре байки (случившееся с ним либо с его знакомыми). Впрочем, иногда эти байки превращаются в былички (случившееся вроде бы с ним или с его знакомыми, но с привлечением потустороннего — нечистой силы, темпоральных искажений, странных совпадений).

Любимый писатель у Дениса Драгунского — Чехов. Нелюбимый — Набоков. И это весьма понятно, если говорить о порожденной ими традиции: о сквозняке, врывающемся сквозь щели вроде бы обычного, ничем не примечательного, здания (в случае Чехова), и о витиеватой красивости, опошляющей и омещанивающей явления (в случае Набокова).

Денис Драгунский вынужден жить, с раннего детства будучи литературным героем — Дениской из «Денискиных рассказов». Это редкий такого рода феномен, при том, что в мировой литературе существует множество книжек о детях, но написаны они самими выросшими детьми, а не их родителями. Денис Драгунский так и остался, даже повзрослев, тем самым Дениской, хорошим, добрым, но хулиганистым мальчиком, так же, как остался Минькой из рассказов про Лелю и Миньку повзрослевший Михаил Зощенко. Язык многих героев и абсурдно-пошлые ситуации в рассказах Дениса Драгунского сходен с языком героев Зощенко. Так же, как язык героев Виктора Драгунского — с языком рассказов «Про Лелю и Миньку». Но это — тема отдельного исследования.

Маленький Денис в рассказах его отца не является идеальным мальчиком, как не является идеальным человеческим образцом лирический герой Дениса Драгунского. Но их роднит острое неприятие пошлости и не менее острая радость жизни. Самое страшное проклятие для персонажей Дениса Драгунского — утратить эту радость и профукать жизнь. Страшнее нет ничего, и практически все рассказы книги «Соседская девочка» — про это. В двадцатом и двадцать первом веке на эту тему говорится достаточно много, но пронзительнее всего раньше сказал Верлен:

Господи, вот они, звуки
Буднего дня,
Эти смиренные звуки
Мучат меня.
Плачешь, а что же ты сделал,
Вспомни скорей,
Что, непутевый, ты сделал
С жизнью своей?

(«Синее небо над кровлей»)

Эти строки могли бы быть вторым эпиграфом к данной статье.

Сафонов, герой рассказа «Племянник жены профессора», цепляется за симулякр, за видимость, кажимость жизни: у него «как будто» есть женщина, а потом «как будто» есть кошка. Его мелкие мучения и ничтожные кошмары — месть за предательство, которое он совершил в юности. То же касается и рассказа «Красная линия». Вскользь, по краешку, по касательной автор лишь намекает — полутонами — на упущенное развитие не случившегося сюжета. На иную, потерянную возможность, переломную точку, за которой все могло быть иначе. Тут вспоминаются две цитаты из «Откровения Иоанна Богослова», которые, как мне кажется, всегда стоят за скобками, но всегда подразумеваются автором, и не только в этих текстах: «Ты не холоден и не горяч. О, если б ты был холоден или горяч» и «Но имею против тебя то, что ты оставил первую любовь свою».

Вообще в текстах Дениса Драгунского, очень тщательно подобраны названия. Казалось бы, совершенно не обязательные, они, тем не менее, углубляют заданный ракурс. «Красная линия» — это не только Сокольническая ветка в московском метро, на которой герой рассказа встречает героиню и на нескольких перегонах заново проживает прошлую жизнь, но и та красная нить, пунктир, прошивка, которые определили одинокую и никчемную судьбу героя.

Маленький Денис терпеть не может песню «Ландыши, ландыши» — символ чудовищной, но модной пошлости в пору его детства. Большой Денис точно так же терпеть не может пошлость и фальшь. Он ее трансформирует и доводит до абсурда, как делали это Хармс и Зощенко, аналогичными средствами.

Большой Денис пытается творить новую волшебно-обыденную реальность — ту, что сотворил маленький Дениска в рассказе его отца «Не пиф, не паф»: «Главное, когда я слушал сказки, я уже заранее, еще до самого страшного места, настраивался плакать <…> За какие-нибудь две-три секунды до того, как случиться беде, я уже принимался дрожащим голосом просить: „Это место пропусти!“ <…>

Не пиф! Не паф!
Не ой-ой-ой!
Не умирает зайчик мой!!!

<…> А когда проснулся, я уже знал навсегда, что больше не буду реветь в жалостных местах, потому что я теперь могу в любую минуту вмешаться во все эти ужасные несправедливости, могу вмешаться и перевернуть все по-своему, и все будет хорошо. Надо только вовремя сказать: „Не пиф, не паф!“» Человек, исправивший и улучшивший сюжетную обреченность, отменивший смерть и жестокость в детстве, продолжает отменять ее и во взрослом возрасте — ведь он уже просто запрограммирован на это. Таково главное ощущение от текстов Дениса Драгунского.

В рассказе «Аптека за углом», в фантастически-гротескном повороте времени и искривлении пространства, в переносе в будущее герой возвращается к ждущей его возлюбленной. Временные слои здесь прорастают друг сквозь друга: герой, вышедший на пять минут за презервативом и ухитрившийся прожить тридцать авантюрных лет, возвращается по старому адресу. Возвращается в просочившиеся друг во друга реальности — как в фотопленку, которую забыли вынуть из камеры и отщелкали вновь, поверх уже существующих кадров с наложенными случайно и причудливо скомпонованными картинками. В одной реальности возлюбленная стоит в не обсохших каплях воды из душа, куда она отправилась несколько минут назад, в другой — сморщилась и поседела. Купленный тридцать лет назад презерватив — не исчез, не растворился во времени — он остался лежать в том же самом бумажнике, но истлел. Герой отправляется за ним вновь — на очередном витке странной фантастической спирали. Как во многих других нарочито простых рассказах Драгунского, все очень хитро завинчено. Тут и «Любовь никогда не перестает» (Первое послание к коринфянам апостола Павла), и тема вечного возвращения, и элемент бытовой фантастики, и дешевая авантюра такого рода, какие описывают в бульварном чтиве, и притча. Герою за любовную память дается возможность исправить ошибку прошлого. Хотя такая возможность у безжалостного к своим персонажам автора почти никому и никогда не дается. Умерла так умерла… Потому в его рассказах довольно часто встречается тема мести — за искаженные и не случившиеся поступки героев.

Чудесная и страшная «Зимняя сказка» — о любви и глупости. Главный герой не вызывает жалости. Он слишком глуп и, полюбив бедную, некрасивую и больную, но умную и тонкую девочку с лягушачьим ртом (привет Заболоцкому — «Среди других играющих детей / Она напоминает лягушонка»), мальчик яростно отстаивает свое право на любовь. Он, казалось бы, любит не оболочку, а внутреннюю красоту и наполненность этой девочки (тот «огонь, мерцающий в сосуде»). Но, когда мать мальчика совершает подлую подмену и подсовывает верящему в чудеса наивному сыну вместо больной Насти другую, здоровую и красивую девушку, тот верит, что девочка превратилась в красавицу, сбросила лягушачью шкурку, выздоровела — и мирно с ней живет с десяток лет. О чем же он разговаривает с новой — красивой — девушкой, если уродливую полюбил не за красоту? Эти сплошные парадоксы — во всем повествовании, подмененная больная девочка оказывается замужем за слепым художником, бедным и богатым одновременно, что тоже оксюморон. А мальчик понимает, что жизнь ушла на фикцию, и винит в этом всех окружающих, но только не свое нечуткое сердце, не признавшее подмены. Потому в конце, как особо фальшивая и резкая нота, возникает «красивенькое» описание зимнего пейзажа — такое, какое Денис Драгунский должен ненавидеть. Название рассказа отсылает именно к этому пошлому описанию «снежных бриллиантов», и штампы замылены, и экзальтированная страстная любовь была сочинена и обернулась апатией. Здесь как бы подразумевается ставшая такой же замыленной, как и «Поцелуй» Климта, цитата из Экзюпери: «Самое главное глазами не увидишь. Зряче одно только сердце». Оно-то у мальчика и оказалось не зрячим, а просто по-юношески упрямым.

Впрочем, Денис Драгунский жалеет своих нелепых и запутавшихся героев. Он не смотрит на людей свысока. Потому что пошлость, как коррозия, как ржа, разъедает жизнь человека, и это — в природе вещей. Пошлость можно преодолеть лишь немногими способами, так как у нее в арсенале слишком мощное оружие. Можно ее преодолеть любовью. Можно абсурдом. Можно гротеском. Можно простотой и прозрачностью. И никогда — высокомерием и выспренностью.

Именно в борьбе с пошлостью возникли «Материалы к словарю пошлостей и штампов». Автор измывается над нарочитым наращиванием фразовых структур, над «нагонами», когда из условно «хемингуэевского» лаконичного текста вырастает условно «набоковский» или «толстовский», отягощенный эпитетами и оборотами.

Денис Драгунский, при довольно простых сюжетах и лексике его рассказов, применяет характерный способ перескакивающей, неожиданной, абсурдной концовки, когда на каждом витке сюжета возникает новый акцент, зачастую переворачивающий и видоизменяющий все изложенные выше перипетии.

Кроме того, Драгунский — мастер великолепных открытых концовок. Любой его коротенький и якобы просто написанный рассказ хочется тут же дополнить и расширить пучком разнообразных поворотов и взаимоисключающих сюжетов. Практически всегда финал нечеток и трактуется множеством способов, позволяя читателю самому интерпретировать и придумывать финал, оказаться внутри рассказа и дописать его совместно с автором.

Варианты отзывов о литературном вечере Дениса Драгунского

Вариант 1. Денискины рассказы

Я, конечно, немного устал и разволновался сегодня — читать другим мальчикам и девочкам свои сочинения. Особенно про соседскую девочку, которую я почему-то забыл, как зовут. Впрочем, про нее я и не читал. Сцена была такая большая, и какой-то добрый старшеклассник показал мне, как обращаться с микрофоном. Там было так много мальчиков и девочек, все они так хлопали мне, и просили читать еще. И потом, когда я спустился в зал со сцены, все кричали, что я был в ударе. Это, наверное, когда очень хвалят. Данил с Юрой предложили мне какой-то вкусный прозрачный напиток, и тогда я понял, что стал уже совсем взрослым, и могу разговаривать и с Данилом, и Юрой, и другими людьми о чем угодно, и мы все так весело и непринужденно смеялись, и место, где я читал свои сочинения, мне очень понравилось. А еще одна девочка обещала написать про мое выступление в стенгазету, но почему-то долго не писала, и я уже подумал, что она не напишет, и обманула меня, как та мамина подруга, которая обещала мне приехать за мной и отвезти к себе на дачу, а еще обещала подарить капитанскую подзорную трубу. Но она так никуда меня и не отвезла, и ничего не подарила. Но потом эта девочка подарила мне значок с зайчиком, и настоящий калейдоскоп, и все же написала смешное в стенгазету, и я поэтому на нее не сержусь. А еще потому, что она красивая.

Вариант 2. Материалы к словарю пошлостей и штампов

Денис Драгунский, маститый и заслуженный светоч, а также всемирно известный писатель, в звенящей тишине читал рассказы о безумной страсти, проявляя бездну вкуса и неподдельные человеческие переживания. Скупые мужские слезы катились по щекам его юных трепетных слушателей — вихрастого мальчишки Юрия и угловатого подростка Данила, постигавших роковые смыслы жизни и смерти, бытия и мироздания. Зал содрогался в безутешных рыданиях и, как подкошенный, весь падал ниц перед могучим талантом гения. В публике кто-то краснел как рак, узрев в прочитанных новеллах себя самое, а кто-то был бледен как мел от пронзившей его горести бытийных откровений. Не в силах поднять очей на мэтра, внимали ему трепетно почти бездыханные от восторга девицы, и только перси их волнительно вздымались от затаенной, но целомудренной страсти. Взволнованный столь волнительным приемом писатель прислонился разгоряченным от вдохновения лбом к вечернему февральскому окну, которое не могли золотить последние лучи заходящего солнца — но лишь потому, что стекло сие выходило во внутренний, тупиковый, двор. Тупиковый — в грубом житейском смысле, но отнюдь не в метафизическом, ибо внутренние порывы восхищенной публики были велики и искренни. Как громом пораженная, слушала бессмертные звуки прекрасная Марианна, не в силах устремиться на баррикады идей, и мягко, но решительно, решилась написать об этом величественнейшем событии не менее прекрасная Ася. Картину сию омрачал прыщавый юнец, как убитый, спавший в дальнем углу зала, но даже его низменный храп не омрачал величия творимого действа. Заслышав храп, ни один мускул не пошевелился на мужественном лице даровитого творца, и творец сей, вместе с мускулом, проявил, сурово и нежно, все глубины своего талантливого духа. Не проронив ни слова, силой душевного наития и откровения, взволнованный подросток Данил спросил признанного таланта, чего бы желал он в награду за доставленные всем впечатления, а также в качестве компенсации за столь непристойный храп. Тот же, кристально честный гений, отверг мирские приношения и попросил лишь пожевать травинку. Вихрастый мальчишка Юрий растолкал прыщавого юнца, имя коего осталось неизвестным, и тот принес автору стебель диффенбахии. Автор молча удалился в туманную даль, покусывая стеблинку…

Вариант 3. Тренировка строчкогонства

Данил Файзов и Юра Цветков пригласили Дениса Драгунского выступить в клубе «Китайский летчик» и презентовать там свою книгу «Соседская девочка». Вечер прошел превосходно. Об этом событии Данил и Юра попросили написать меня.

Первый наброс

Культуртрегеры Данил Файзов и Юра Цветков пригласили писателя Дениса Драгунского выступить в интеллектуальном клубе «Китайский летчик Джао Да» и презентовать там свою книгу «Соседская девочка», вышедшую в 2019 году. Вечер прошел превосходно и в дружеской обстановке. Об этом событии Данил и Юра попросили написать меня, зная о моем литературном вкусе.

Второй наброс

Замотавшийся в литературной суете Данил Файзов и не менее замотавшийся в этой же суете Юра Цветков пригласили писателя, политолога и драматурга Дениса Викторовича Драгунского выступить в давно известном и любимом в среде столичной интеллигенции интеллектуальном клубе «Китайский летчик Джао Да» и презентовать там свою книгу «Соседская девочка», вышедшую в 2019 году. Вечер прошел превосходно, душевно и, как всегда, в дружеской обстановке. Об этом событии Данил и Юра попросили написать меня, зная о моем недюжинном литературном вкусе и хорошем образовании.

Третий наброс

Замотавшийся в литературной суете, а также прекрасный поэт и славный человек, жгучий брюнет Данил Файзов, и не менее замотавшийся в этой же суете, а также не менее прекрасный и всеми любимый томный шатен и поэт Юра Цветков пригласили писателя, политолога, драматурга и всем известного чудесного мальчика Дениску из «Денискиных рассказов», Дениса Викторовича Драгунского, великолепного и учтивого джентльмена, выступить в давно известном и любимом в среде столичной интеллигенции интеллектуальном клубе «Китайский летчик Джао Да», находящемся в подвале совсем рядом с метро «Китай-город», одной из немногих станций Московского метрополитена, сохранившей привязку к исконному названию этого места и презентовать там свою блестящую, переливающуюся разнообразными гранями, книгу «Соседская девочка», вышедшую в 2019 году. Вечер прошел, как и все мероприятия «Культурной инициативы», превосходно, душевно, и, как всегда, в дружеской и нежной обстановке. Об этом замечательном и выдающемся событии, о редком для проекта этих культуртрегеров вечере не поэтическом, а прозаическом, давно симпатичные мне Данил и Юра попросили написать меня, не подумав о моей извечной прокрастинации, совмещенной с перфекционизмом, именно меня, зная о моем недюжинном, развившемся с младых ногтей, литературном вкусе, и хорошем, полученном в одной из крохотных союзных республик, образовании.

Четвертый наброс

Не печатаю его, ибо по объему он не помещается в формат рецензии.

Ася Аксёнова

Китайский летчик 

13.05.2019, 2807 просмотров.

Контакты Поиск Подписка на новости

Регистрация СМИ Эл № ФC77-75368 от 25 марта 2019 Федеральная служба по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций © Культурная Инициатива © оформление — Николай Звягинцев © логотип — Ирина Максимова Host CMS | сайт - Jaybe.ru