Памяти Евгения Карасева

Алексей Алёхин

Ушел из жизни Евгений Карасев. Человек чудовищно сложной судьбы и один из самых своеобычных и пронзительных поэтов России.
Его биография не секрет, он напечатал свои записки, а главное, ее не выкинешь из его стихов: послевоенное детство, безотцовщина (отец погиб подо Ржевом), компания воров и карьера карманника. Как итог — семь судимостей и двадцать лет лагерей на круг.

Но еще и призвание поэта. Первоклассного поэта.

Карасев мне рассказывал, что был упрямым и склочным зэком, а потому частенько сидел в карцере. По лагерным правилам, книги из тюремной библиотеки приносят туда в последнюю очередь — те, что не разобрали другие заключенные. Обычно это оказывалась философия, филология, история — их-то он и читал. Можно сказать, повезло.

А еще ему повезло, что завотделом поэзии в «Новом мире» был Олег Чухонцев, который мигом разглядел чудесный дар ни на что не похожего автора и стал его печатать. Там же, в этой маленькой, заваленной рукописями комнатке, и я во второй половине 90-х познакомился с Карасевым — с тех пор он стал и в «Арионе» постоянным автором.

Стихи Евгения Карасева не магистральный путь. Это, скорее, тропинка или, вернее, проселочная дорога — этот образ часто мелькает в его стихах, — которую он прошел в одиночку из конца в конец. Лучше всего о его поэзии написал Максим Амелин в статье «Другой» («Арион» № 3/2009), советую почитать.

Своеобразный, как бы чуток неряшливый облик стихов Карасева может сбить с толку простака. На деле это тщательнейшим образом выработанные вещи. Иногда он по многу недель возвращался к не устроившей его строчке — и звонил из своей Твери в редакцию, чтобы поправить вариант.

81-летний поэт серьезно болел. Последний раз мы говорили с ним по телефону на прошлой неделе: у него идет подборка в 101-м номере «Ариона». Голос был слабый. И вот…

8.02.2019

Всеволод Емелин

Поэты любят дружить с бандитами. Так уж исторически сложилось на Руси. О причинах этой любви можно много диссертаций написать. Одна их них -комплекс неполноценности поэта, которому очень часто кажется, что он живет какой-то призрачной, ненастоящей жизнью, в отличие от бандита. Другая — это то, что тюремная тема всегда была и остается едва ли не главной в русской лирике, эпосе, фольклоре, да и вообще в искусстве. И бандит является ключевой фигурой русского мифа. В этом смысле Евгений Кириллович Карасев меньше всего походил на романтического разбойника или слюнявого, истерического персонажа «Русского шансона». Помню, после нескольких часов общения подумалось: если такие люди сидят в лагерях, то мне хочется туда, к ним, с этой вашей «воли». Бред, конечно, но такое бесконечное обаяние было в этом человеке. Необыкновенно спокойный, скромный и в то же время притягательный. Такими же были его стихи. Негромкие, грустные, без внешних эффектов. Но за ними чувствовалась бездонная глубина внутреннего опыта, неизвестного большинству.

Школа
Выписывая постановление на отказчика в зоне,
начальник отряда объясняет (у каждого свои заботы):
накормлен по норме, одет по сезону,
беспричинно не вышел на работу.
Какая отточенность формы!
Слово воспринимается и на глаз, и на слух!
У этих наставников в форме
я учился стихотворному ремеслу.

Тут присутствует именно та великая недосказанность, которая и делает поэзию поэзией. «Накормлен по форме, одет по сезону…» Карасев как настоящий поэт оставляет читателя в неведении, что дальше ждет этого отказчика. Дрянной поэт тут бы и разошелся, живописуя замерзшую кровавую мочу в параше, многочасовые избиения и т. д. Но Карасев потому и настоящий поэт, что оставляет читателя на пороге бездны, только чуть-чуть приоткрыв дверь, едва намекнув на ее существование. А уж он-то ее видел в упор. И стихи, и устные истории его окрашивал печальный, часто еле уловимый юмор. Как-то на фестивале «Костромские каникулы» он вспоминал свой непреднамеренный побег из зоны. На лесоповальных работах, где он как вор топором махать не мог, Евгений Кириллович спал в кустах. Пока спал, зона работ переместилась, и проснулся он уже за флажками, снаружи. Стучаться обратно — радостная ВОХРа будет долго бить, загонит в карцер, заведет дело о пресеченном побеге. ВОХРа получит поощрения, а Карасев дополнительные годы к сроку. Надо было идти сквозь тайгу, искать вольных и сдаваться им. Наугад едва вышел к поселку.

«И первая улица там называлась Свободная, — с улыбкой рассказывал Карасев. — Тогда как-то выкрутился. Вот прошло много лет. И не уркой, а поэтом сижу в ресторане гостиницы „Снегурочка“. Гость фестиваля, книжка вышла, толстые журналы печатают, на канале „Культура“ передачу сделали. А улица за окном почему-то называется Лагерная….»

Все, Евгений Кириллович, отныне Вы навеки на улице Свободной.

Я понимаю, что в тюрьмах далеко не все такие, как Вы, но почему-то уверен, что в Раю именно таких очень много.

10.02.2019

Скорбим 

12.02.2019, 2582 просмотра.

Контакты Поиск Подписка на новости

Регистрация СМИ Эл № ФC77-75368 от 25 марта 2019 Федеральная служба по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций © Культурная Инициатива © оформление — Николай Звягинцев © логотип — Ирина Максимова Host CMS | сайт - Jaybe.ru