* * *
Бог кричал.
В воздухе плыли
Звуки страшней, чем в тяжёлом сне.
Бога ударили по тонкой жиле,
По руке или даже по глазу —
по мне.
А
В мир, точно в судный зал,
Чтобы сказать Ему: Ты инквизитор!
Не слыша, что Бог кричал.
Он выл с искажённым от боли ликом,
В муке смертельной сник.
Где нам расслышать за нашим криком
Бога
живого
крик?
Нет. Он не миф и не житель эфира, —
Явный, как вал, как гром, —
Вечно стучащее сердце мира,
То, что живёт — во всём.
Он всемогущ.
Он болезнь оборет, —
Вызволит из огня
Душу мою, или взвыв от боли,
Он отсечёт меня.
Пусть.
Лишь бы Сам, лишь бы смысл
Вселенной
Бредя, не сник в жару…
Нет! Никогда не умрёт Нетленный —
Я
за Него
умру.
Этому стихотворению ныне исполнилось 58 лет. Все эти годы и поднесь употребление слова «Бог» в стихах многими считается не комильфо; прямое высказывание Туда для ценителей изящной словесности — знамение пререкаемое, на него сразу падает подозрение (увы, часто небезосновательное) в корыстном пафосе религиозного пропагандиста; однако, при всех внешних наличных признаках, по сути стихи Зинаиды Миркиной именно этого пафоса лишены: пропаганда манипулирует, лирика — свидетельствует о событии, происходящем внутри. Лирическое свидетельство Зинаиды Миркиной о своем событии — до аскетичности точно, в ту меру, в какую вообще может быть точно высказывание о Несказуемом.
Продли меня за край земли,
За горизонт… За лес.
В такую даль меня продли,
Где след всех слов исчез…
Переводчица суфиев, Тагора и Рильке, верная соратница и сотаинница своего супруга, мыслителя Григория Померанца, и сама мыслитель, свидетельница неделимости единой благодати на религиозные, культурные, общественные и прочие ее подвиды, сумевшая это свидетельство передать множеству внимающих, Зинаида Александровна сейчас переживает встречу с тем (Тем), чьи черты пыталась нащупать в своих стихах и эссе, всем во всей своей жизни, как слепой нащупывает пальцами любимое лицо. Немецкий славист Вольфганг Казак однажды сказал о ней: «Жизнь Миркина понимает как приход „оттуда“ и возвращение обратно, а смерть — как возвращение к корням и радость встречи с самим собой».
Архипелаг эпохи сменяется и исчезает не тогда, когда в жизнь входит
Зинаида Александровна Миркина была одним из таких обитателей уходящей эпохи, на которых она держалась, не желала уходить на дно, противилась превращению себя в память только, хоть и сколь угодно живую.
Сейчас Зинаиды Александровны с нами нет. Архипелаг медленно погружается в область мифов и домыслов. Во всяком случае, на первый взгляд, картина именно такова. Строится и расширяется та пауза, которая, по Фуко, не дает возможности сообщения с ушедшей культурой, пауза, в которой ретроспекции из своего нового острова куда больше значат и говорят, чем ушедшая правда самого исторического периода, ее живых голосов и смыслов.
С Зинаидой Александровной и ее мужем Григорием Померанцем я впервые познакомился, когда в начале
Зачем же я туда ходил? Зачем туда ходили остальные? За
Это был удивительный духовный опыт. А удивителен он был, потому что не был вычитан из книжек или заучен с чужих слов и чужих молитв. Чужие слова и чужие молитвы — основной тип духовности, который тогда, да и сейчас предлагала искателям церковь (за редчайшими, в лице, например, Александра Меня) исключениями. К счастью (или несчастью), в СССР был затруднен доступ не только к церкви, но и вообще к тому кругу, где происходит обычно обмен духовным опытом, информацией, литературой. Лекция
Так вот — случай Зинаиды Миркиной, как и ее мужа, Григория Померанца — это случай поиска Высшего исключительно на свой страх и риск. Без руководства сверху, без наставлений, как это делается, без книжек, где написано, что следует искать и в каком порядке. То, чем они располагали, было доступно всем советским гражданам — классика, некоторые исторические книги, стихи. Достоевский, Блок, Толстой, Пушкин. И, опираясь, в основном, лишь на «разрешенную литературу», оба проделали тот путь, который и привел их к просветлению или, на языке христианства, к преображению, к пробуждению, к Встрече с Богом.
Такой опыт — на вес золота. Он не вычитан — выстрадан. Ему одному и можно верить. Все прочее — литература, христианство понарошку, книжный буддизм. Опыт Зинаиды Миркиной говорит о том, что для встречи с Высшим можно ничего не иметь под рукой — ни Церкви, ни наставника, ни специальных духовных книг. Важно одно — желание. Несокрушимое намерение добраться до внутреннего смысла себя и мира. Этот опыт говорит, что если ты готов к прорыву, если настаиваешь на нем со всей болью от трагического несовершенства мира, где царят неправда и смерть, от неудовлетворенного миром желания — то тебе откроется. А дальше — годы и годы верности тому, что открылось и продолжает открываться, и это не менее сложно, чем прикоснуться к Истине в первый раз.
Это называется — служение. Для Зинаиды Александровны формой такого служения были ее стихи, переводы, статьи, лекции, общение дома. Слова для нее значили многое. За них ее современников могли убить и убивали. Это была эпоха Сталина. Ее переводы Рильке впервые приоткрыли мне Рильке не только как поэта, но и как духовидца. К сожалению, из переводчиков Рильке мало кто обладал духовным опытом, который бы стоял вровень с опытом самого поэта. Миркина таким опытом обладала. Она знала, о чем идет речь в этих стихах — не о поэтических красотах, манящих многих переводчиков, а о духовной основе мира и его вещей. Поэтому ее переводы образцовы, несмотря на отдельные моменты, с которыми можно спорить или не соглашаться. Она переводила, по ее выражению, «с Божественного на человеческий», она отталкивалась не от филологии в своей переводческой работе, а от куда более глубоких пластов, общих для бытия всей поэзии.
Она также перевела ряд суфийских авторов. И постоянно писала собственные стихи.
Ее целью было выговорить невыговариваемое, которое выговорить невозможно, а не выговорить нельзя. Просто речь здесь должна быть другой — не называющей, а отсылающей к тому, что выговорить нельзя.
Духовный опыт Миркиной — опыт экзистенциальный, не придуманный, выстраданный, подтвержденный собственной жизнью. Никакого другого опыта в этой главнейшей области Бытия быть не может. Все остальное — пересказ чужих слов, неважно, с амвона ли или с экрана телевизора. А в пересказе нет силы и нет жизни. Жизнь и терапия были в ее стихах, написанных просто, с бесконечным смирением и силой, и это почти сразу чувствовалось. Такие стихи излечивают, такие стихи вдохновляют в жизни, в ее трагедиях и радостях.
В начале я сказал, что эпохи уходят на дно вместе с последними их могиканами. Но это лишь часть правды. Время, действительно, захлестывает цивилизации и отсылает их в туман и на книжные полки. Но это там, где оно властно. Опыт таких людей, как Григорий Померанц и Зинаида Миркина, стоит на камне, стоит на сверхчувственном, покоится на вневременном основании бытия. И пока оно есть, пока существуют люди, которые на него опираются, эпоха, в которую они жили и о которой свидетельствовали, не уйдет на дно. Потому что в каждой из эпох есть то, что преодолевает время и есть люди, которые делают такое преодоление возможным.
* * *
Когда б мы досмотрели до конца
один лишь миг всей пристальностью взгляда,
то над другого было бы не надо,
и свет вовек бы не сходил с лица.
Когда в
вгляделись мы до сущности небесной.
то мертвые сумели бы воскреснуть,
а мы б совсем не умирать могли.
И дух собраться до конца готов,
но нам до откровенья
не достает последнего мгновенья,
и — громоздится череда веков.
23.09.2018, 3251 просмотр.
