Дополнительно:

Мероприятия

Новости

Книги

Публикация 09/2018. Стихи Дмитрия Веденяпина

ДАЖЕ НЕ ВОПРОС

Озон. Рождение слова

Запах земли и света после дождя,
Запах надежды, да? Кристиан Фридрих
Шёнбейн ликует — ozo — не зря
Лора вчера так старательно мыла пробирки.

Окают окна, попискивают воробьи,
Все как-то  ясно вокруг, так сказать, аллотропно.
Клумбы, пруды, даже лужи скруглились в О3,
Что как бы не — а фактически правдоподобно.

Лора уносит пробирки — о этот звон
Чистых пробирок, сверкающих как дождевые
Капли. Шёнбейн вдыхает озон
И выдыхает его в виде слова. Впервые.

За розовым стеклом

За розовым стеклом стоит Яглом.
За ним лежит латвийский берег дальний.
И лес наверх уходит под углом
К его, Яглома, лысине печальной.

Печальна лысина, но сам Яглом ничуть.
Он дописал статью и выиграл в шашки,
И вот теперь стоит, расправив грудь,
И смотрит в даль на белые барашки.

Прозрачный ветер солнечным крылом
То тут, то там с налету режет воздух.
За розовым стеклом стоит Яглом,
Живой, как жизнь, заслуженный, как отдых.

* * *

Мы говорили о литературе:
Кленовском, Корвине и Степуне
У моря, там, где чайки в контражуре
Над соснами сновали в вышине.

Нам помолчать бы, посмотреть на чаек,
На валуны, песок и облака,
Но мы мололи чушь, не замечая
Ни валунов, ни чаек, ни песка.

Когда мы шли назад, мигали звезды.
Вдруг хлынул дождь, и мир исчез в дожде.
Мы замолчали, правда, слишком поздно —
Не видно было ничего вообще.

Муза

Где велик прислонен к сосне
И волны бухают, как пушки,
Являться Муза стала мне,
Как будто я немножко Пушкин.

Но — обойдемся без вранья
И дурковатого кривлянья —
Ее лица не видел я,
Лишь чувствовал ее дыхание.

Что до лица, то раз всего,
Как в том романсе льдисто-синем,
Я видел издали его
В ночном окне сквозь мрак и ливень.

В окне между добром и злом
У Павелецкого вокзала.
Оно мелькнуло за стеклом
Сквозь дождь, мелькнуло и пропало.

* * *

Допустим, пляж и стрекоза —
Крылов, бряцающий на лире,
И парус, падающий за
Горизонт фигуркой в тире.

Марк Львович с профилем Кусто,
Накрывши голову трусами,
Читает — я не вижу что,
Лев Маркович читает «Знамя».

Марк Львович снял трусы — не те,
А те, которые лежали
На голове, Лев снял сандалии,
И оба двинулись к воде.

О, заповедный мезозой!
О, парус в зыбком ореоле!
О, пляж, где помесь лайки с колли
Гоняется за стрекозой!

А и Б сидели на трубе
(одноактная пьеса)

Вечер в середине июля. Берег озера, поросший редкими соснами.
Слышны летние звуки: стрекот кузнечиков, щебет птиц, блекотание лягушек.
Откуда-то издали доносятся свист и стук мяча, хохот и детские крики.
Однако вскоре после начала действия погода портится.
Набегают тучи, гремит гром.
Двое дачников средних лет, Антон и Борис, сидят на бревне,
отмахиваясь от комаров.

А: Ну что попробуем платоновский диалог?
Б: Платоновский?
А: Надо только имена придумать на, А и Б. Скажем, меня будут звать Амфитеатр, если ты не против?
Б: Ну тогда меня Бельэтаж.
А: Может, хотя бы Балкон?
Б: Нет, Бельэтаж.
А: Хорошо. Я начинаю. А не замечал ли ты, Бельэтаж, что самые умные и тонкие слова, умные и тонкие без всяких кавычек, на поверку почти всегда оказываются самыми глупыми и толстыми?
Б: Замечал, Амфитеатр. И в чем же тут причина по-твоему?
А: Определенно не в том, что удачно сформулированные догадки с неизбежностью рождают (смотрит вверх) тучу новых вопросов — это как раз бодрит, мол, самое интересное еще впереди, путешествие только начинается (сверкает молния, грохочет гром) — а в тягостном чувстве несоответствия слов как таковых той реальности, которую они якобы представляют.
Б: Да, Амфитеатр, но не будь этого несоответствия, не было бы и поэзии. Ведь поэзия и есть «речь помимо слов», как удачно выразился один из наших мудрецов.
А: Хорошо, но как быть с просто речью, не-поэзией?
Б: Во-первых, следует побольше молчать, а, во-вторых, слова сами по себе ни в чем не виноваты. Когда мы говорим «озеро» (показывает на озеро) или «чайка», мы же не испытываем чувства неловкости.
А: Значит, если я правильно понял тебя, Бельэтаж, просто речь тоже может быть правдой?
Б: Да, но лишь в том случае, если эта «просто речь» на самом деле поэзия.
А: Хорошо, тогда скажи, что превращает обыкновенную речь в поэзию? Например, лермонтовский «Парус» — это поэзия?
Б: Несомненно. А превращает целый ряд взаимосвязанных элементов. Если конкретно про «Парус», то, во-первых — только не надо морщиться — все строчки приятно произносить. Особенно, конечно, первую. Во-вторых, обрати внимание на загадочность сказанного. Почему «увы, он счастия не ищет»? Откуда это «увы»? Ну и чувствуется, что объяснение про бурю (раздается гром) ничего не объясняет. Притом, что автор честно попытался объяснить. Короче говоря, и сюжет, и тема, и, если угодно, смысл стихотворения не исчерпываются авторским повествованием и не сводятся к авторскому замыслу. Перед нами некая сущность или существо, чье бытие лишь отчасти связано с человеческими словами и представлениями о причинно-следственных связях, устройстве сознания и мира в целом… У тебя комар на лбу.
А  (бьет себя по лбу): Спасибо.
Б: Если теперь вернуться к твоему замечанию о несоответствии слов, в том числе самых умных, некой безусловной реальности, то дело тут, по-видимому, в чрезмерном самомнении, причем не автора, а самих слов, вернее сказать, не слов (слова не виноваты), а их сочетаний, слишком не противоречивых, слишком определенных и часто, к сожалению, слишком вычурных.
А: Слишком самодовольных, да?
Б: Именно! Слишком самодовольных.
А: Угу. А я между прочим стишок сочинил (раскат грома).
Б: Стишок Амфитеатра?
А: Нет, просто.
Б: А при чем тут наш платоновский диалог?
А: В том-то и дело, что не причем. Так прочитать? (Молния).
Б: Ну давай!
А: Рабочий тащит пулемет.
Пустое сердце бьется ровно.
Исаак Израилич Аксельрод
Играет в карты с Идой Львовной.

(Начинается ливень. Антон и Борис убегают.
Остается пустое бревно под дождем. Сцена уходит в затемнение).

Конец

Летучая мышь на открытии международного книжного фестиваля

Бабочка-психопатка? Свихнувшийся стриж?
Чуждая чарам воздушная черная клякса?
Тут меня осенило: летучая мышь!
Только она умеет вот так метаться.

В ожидании открытия люди толпились на
Пятачке перед входом как бы во мгле кулисы,
Где журчали фонтаны, вздыхал океан, и луна
Озаряла гибискусы, пинии и кипарисы.

Подъезжали машины. В нашем полку
Все прибывало. Это ль не праздник книжек?!
Главное ж, как обычно, происходило вверху:
Там, где порхала летучая мышь и выше.

* * *

Не обижайте гусениц — они
Ничем не хуже нас и даже лучше.
Пусть им не написать «Труды и дни»,
Но чувствовать они умеют чутче.

Какая нежность и какое в них
Бесстрашие — ни человек, ни птица,
Ни зверь не могут так! Вглядитесь в их
Точеные нефритовые лица.

Не говоря о том, что им знаком
Особый, так сказать, крылатый способ,
Что в существе нечутком мы зовем
Ответом на бескрылые вопросы.

* * *

Куда выходит эта дверь?
Не знаю даже.
Смеркается — ведь так теперь
Никто не скажет.

Для тех, кто чувствует родство
Вот с этой рощей,
«Темнеет» тоже ничего,
Но как-то  площе.

Околица, смятение, тракт,
Ужо, коснея…
Слова стареют — это факт,
Но все сложнее.

Зал спал — пел молодой талант
Евгений Тулес,
А вышел старый музыкант,
И все проснулись.

Старик — вот тут проснулся зал! —
Взлетел под своды —
Зане он сам музы́кой стал
За эти годы.

* * *

Не невричай…
баба Нюра

Эйнштейн сказал: «Мир нужно объяснять
Так просто, как возможно, но не проще».
Не знаю почему, когда мне было пять,
Я рисовал одни березовые рощи:

Стволы в веснушках, листики вразлет…
Сегодня я еще рисую сосны.
Шаг небольшой, но все-таки вперед,
Хотя, конечно, несерьезный.

А с точки зрения сосен и берез
Вообще назад — в чем их урок недушный?
Не суетись, расти себе, где рос,
Не бойся показаться скучным.

Кого волнует твой диапазон,
Разнообразие тем и все вот это?
Кто этот вечно недовольный он?
А главное при чем тут ты вообще-то?

Не невричай — тебя не предадут!
Кто любит, не разлюбит — дело в шляпе.
Рисуй себе свой лес и прыгай тут,
Как если б ты вернулся к маме-папе.

В деревне. Верность традициям

Шоколадка — за…бись!
Сьем ее без спросу я…
Отвяжись, худая жись,
Привяжись, хорошая.

А еще само собой
На пенечке сидючи
Нашей водочки родной
Хряпну полбутылочки.

Ё…ну водки, закушу
Шоколадкой горькою.
Хорошо у нас в лесу —
Чисто в парке Горького.

.* * *

Вопрос один, да даже не вопрос —
В протуберанцах нерожденных звезд —
А нечто между ласточек и ос —
Сгоревших солнц и разоренных гнезд —
Ответ, да даже не ответ, как муха,
Просверкивает — вжих — и тишина —
Едва, но все же различимый на
Периферии зрения и слуха.

* * *

Муравей, пересекающий тропинку.
Человек, переходящий площадь.
Муравей еще несет травинку,
Человек — блокнот и то не толстый.

Человек сидит в кафе на Сене
(На реке), мечтая о прекрасном.
Муравей несет бревно, как Ленин,
И о чем он думает — неясно.

Человек чего-то  там наметил,
Человеку явно интересно.
Звать его, допустим, Джакометти.
Имя муравья мне неизвестно.

* * *

Дом стоял на краю перелеска.
В окнах сосны и пихты.
Я открыл дверь, ветер смял занавеску,
Ты обернулась, вскрикнув.

Нет, получился какой-то Бунин, начинаем еще раз:
Ветер смял занавеску.
Ты, оглянувшись, крикнула мое имя.
Жить оставалось вечно.

Нет, еще раз: справа пихты и сосны,
Слева до горизонта поле пшеницы
Цвета твоих волос, полыхнувших на солнце,
Когда ты обернулась… Нет, это все не годится.

Скажем иначе: все могло быть иначе.
Все и было иначе, чем было.
Трудно помнить или забыть, тем паче
То, чего не было — но ты забыла.

 

публикация месяца 

04.09.2018, 9857 просмотров.




Контакты
Поиск
Подписка на новости

Регистрация СМИ Эл № ФC77-75368 от 25 марта 2019
Федеральная служба по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций

© Культурная Инициатива
© оформление — Николай Звягинцев
© логотип — Ирина Максимова

Host CMS | сайт - Jaybe.ru