У меня нет сомнений, что Владимир Шаров — один из величайших писателей своего поколения. Причем писатель для всех, а не для немногих — ничуть не переусложненный, открытый для чтения и понимания, хотя, в отличие от более модных современников, таких, как Виктор Пелевин и Владимир Сорокин, никогда не заигрывал с публикой, не подмигивал, не прибегал к намекам на злобу дня. Нужно немного вчитаться — и тогда его текст электризует читателя силой мысли и динамикой сюжета. Это смесь истории и фантасмагории, богоискательства и психопатии — опыт проникновения в коллективное бессознательное российской истории.
Шаров — историк не только по образованию, но по мироощущению. Он чувствовал историю органически, как протяжение своего «я», своего рода в глубину времен. От него я впервые услышал, еще в начале
Когда в 2003 году я вернулся в Россию после тринадцатилетнего отсутствия, Володя первый сказал мне о том, что уже тревожно носилось в воздухе: при всем блеске новоотстроенной постсоветской Москвы, историческая жизнь России начинает течь по тем феодальным,
Своими романами Володя открыл огромную историческую тему: Россия как новый Израиль, Москва как четвертый Иерусалим (после Рима и Константинополя). Этому народу, верующему в свою богоизбранность, по большому счету, безразлично, возводить или крушить храмы, совершать подвиги или преступления, поскольку «священное», которым он одержим, находится по ту стороны добра и зла и делает неразличимыми облики Бога и дьявола. Шаров открыл эту тему — и, по сути, закрыл ее; его безвременный уход в
Удивительно и обидно, что почти во всех газетных некрологах о Шарове повторяется одна и та же неизвестно
Умер писатель Владимир Шаров — ни на кого не похожий в современной литературе. То есть, можно проследить
При этом он сделал всё то, что полагается сделать русскому писателю. Шаров стал пророком, оставаясь обаятельным человеком, написал девять романов, создал в них свой стиль и свой особый мир, жил с настоящей писательской бородой. Не удалось ему только жить долго — он умер шестидесяти шести лет. И времени борьбы с болезнью ему хватило на то, чтобы закончить последний роман — «Царство Агамемнона». Мне, конечно, представляется это особым видом профессиональной ответственности — бороться за жизнь, чтобы выполнить своё предназначение.
У писателя Шарова была прекрасная семья, которая ему помогла всё это сделать — а то можно подумать, что он должен был выполнить ещё один, частый для русского писателя ритуал — умереть в одиночестве и нищете.
Более того, это не очень частый случай — его отец Александр Шаров тоже был вполне известным прозаиком. Иногда его именуют детским писателем, а иногда — фантастом. Названия эти ничего не объясняют, хотя сказка «
Тут имеем дело с особым типом литературного человека —
Это только кажется, что русская литература легко переплавляется в литературу философскую. Наоборот, все эти романы повышенной духовности, которые пытались написать наши современники, выходят то скучными, то напыщенными, а то и кровожадными. Особенно когда речь заходит о русской истории — одни книги раздувает от гордости победами, другие мокры от слёз по потерям. Философски русская история осмыслена мало.
Владимир Шаров сумел написать несколько книг, которые как раз налиты русской философией (и философией русской истории), как налит чёрной водой мрачный колодец на краю деревни. И никакого внешнего пафоса в этом нет, есть другой, внутренний пафос, когда ты смотришься в чёрное зеркало на глубине и видишь своё отражение.
04.09.2018, 2380 просмотров.
