Белеет ли в поле пороша, пороша, пороша,
Белеет ли в поле пороша иль гулкие ливни шумят,
Стоит над горою Алеша, Алеша, Алеша,
Стоит над горою Алеша, в Болгарии русский солдат.
Подперев щеку кулачком, чисто и нежно выводит певица лет шести. За спиной у нее иконы, на столе перед ней — чай и россыпь конфет. Горят свечи. Как будто ожила открытка Елизаветы Бём. Вот только Елизавета Бём умерла перед самым началом Первой мировой, а эта девочка отмечает
— А ты знаешь, почему он «в Болгарии русский солдат»? — наставительно спрашивает
— Нет, — честно отвечает исполнительница. И снова принимается петь.
Разумеется, дошкольнице рано знать про Болгарскую операцию 1944 года. Кто для нее сейчас этот загадочный Алеша, который стоит над горою и у которого из камня гимнастерка и сапоги? Может быть, сказочный персонаж, вроде дальнего родственника Алеши Поповича. А скорее всего, не более чем слова песни — пока надо просто запомнить, чтобы потом понять.
Но каким будет «то, что предстоит понять», с каким Днем Победы будет жить эта девочка, когда вырастет? Он изменится, сильно и неизбежно. Еще пара десятилетий — и навсегда уйдут те, кто был там, кто несет память о войне в своих телах. Останутся те, кто успел услышать их рассказы и прикоснуться к их шрамам, для кого война стала живой главой в семейной саге. А вокруг них будет становиться все больше и больше тех, для кого война и Победа уже неосязаемы и обитают исключительно в официальном «большом мире». Этим категориям людей уже сейчас сложно друг друга понять, и дальше не станет легче. Продолжится бессмысленный и беспощадный спор между теми, для кого дети в военной форме — воплощение радости праздника и теми, для кого это — ужас. Между теми, для кого приколотая на лацкан имитация ордена — символ и дань уважения, и теми, для кого это — абсурд и кощунство. Между теми, для кого чтить память войны — значит помнить обо всем ее мраке, теми, кто священным патриотическим долгом считает об этом мраке как раз забыть. И есть те, кто старается знать и помнить обо всем. Однажды все эти споры, ссоры, обиды, обвинения, переживания и мучительные размышления прекратятся. Это произойдет, когда Великая Отечественная станет для жителей недалекого будущего тем же, чем для жителей XXI века является война 1812 года. Пока этого не случилось, надо успеть поспорить, поговорить и послушать.
На фоне грандиозных официальных мероприятий поэтические чтения, устраиваемые проектом «Культурная инициатива» на 9 мая, выглядят крохотной бабочкой на спине слона. Поэты приезжают в Дунино, собираются на поляне за
Крохотность этой бабочки обманчива. На дунинских чтениях срабатывает
В этом году в Дунино читали стихи и пели песни Данил Файзов, Юрий Цветков, Алексей Сосна, Данила Давыдов, Дана Курская, Людмила Вязмитинова, Андрей Цуканов, Николай Звягинцев, Евгений Симаков, Андрей Явный, Виктор Черненко, Николай Милешкин, Григорий Горнов, Вадим Банников, Наталья Полякова, Яна Гришина, Ксения Егольникова, Ян Выговский и Мария Мельникова. Звучали стихи австрийского поэта Теодора Крамера и «Будет ласковый дождь…» Сары Тисдейл, стихотворение потрясающей траектории — написанное в начале ХХ века, большинству русских читателей оно известно как плач по погибшему от ядерного смерча миру из рассказа Брэдбери… и как легко оно становится стихотворением о Второй мировой! Идеально вписались в стихотворное собрание короткие рассказы Михаила Пришвина о детях войны, и жуткой рифмой к ним прозвучало «Мужчины мучили детей» Наума Коржавина. Мирно встретились Евтушенко и Бродский — точнее, «Репортаж из прошлого века» первого и перевод «Лили Марлен» второго. В память о недавно скончавшемся Ионе Дегене прочли «Мой товарищ, в смертельной агонии…» — возможно, одно из самых страшных литературных произведений о Великой Отечественной. Звучали стихи о Первой мировой, о фантастической войне будущего — и навеянные украинскими событиями 2014 года. Стихи — гигантские полотна и стихи, в которых кошмар войны стягивается в пылающую точку одной погубленной человеческой судьбы. Стихи, заставляющие слушателя обдираться в кровь о живую поверхность войны — грязь, боль, страх, неразрешимые проблемы военного быта и психики воюющего человека — и произведения, аккуратно, как гранату, уносящие войну в мир метафор и символов, чтобы там изучить и обезвредить. И стихотворение Геннадия Гора:
* * *
Я немца увидел в глаза,
Фашиста с усами и носом,
Он сидел на реке
С котлетой в руке,
С папиросой в губах,
С зубочисткой в зубах
И левой ногой обнимая полено.
Вдруг все мне открылось
И осветилось немецкое тело,
И стала просвечивать
Сначала нога,
А после рука.
И сердце открылось кошачье,
Печенка щенячья
И птичий желудок
И кровь поросячья.
И тут захотелось зарезать его,
Вонзить в него нож,
Сказать ему — что ж!
Но рука испугалась брезгливо,
Нога задрожала
И взгляд мой потух.
То птица сидела с человечьим лицом,
Птица ночная в военной шинели
И со свастикой на рукавах.
Взмах и она улетает.
Эта овидиевская история — о многом. В том числе, о необходимых этапах взаимоотношений человека с историей. Сначала нам суждено сталкиваться лицом к лицу с ее глазами и носом, затем — постигать внутренний состав ее тела, а потом все понятое неизбежно превращается в птицу и улетает, оставляя нас немного покинутыми и немного освобожденными. Как раз для успешного совершения этой третьей метаморфозы и нужно собираться вместе и читать вслух стихи о войне, как можно больше.
Мария Мельникова
10.06.2017, 4561 просмотр.
