* * *
Мне нравится тусклая звездочка,
мне нравится ветер сырой,
мне нравится белая лодочка
над синей, прилежной рекой.
Мне нравится легкое, быстрое
теченье холодной воды –
всё то, что подальше от истины
и ближе к бессмысленности.
И что мне особенно нравится,
с уходом к другим берегам,
все точно таким же останется,
ты можешь проверить и сам.
* * *
Я подходила в феврале к окну
там, где огней и света было мало,
лишь муть контор, да снег летел во тьму
в моем окне, открытом как попало.
В нём с высоты шестого этажа
я видела всё очень мелким планом
и не любила ничего, что я
в нем видела. И даже снег был грязным.
В один из этих темных дней зимой
я у окна надолго задержалась,
изрядно мыслью бредила одной,
разглядывала фонарей стеклярус.
Хотелось абсолютной пустоты,
чтоб никого и ничего, чтоб летом
зимой ли только скучный свет звезды,
и вот со скуки сделалась поэтом.
* * *
Оставь мне сердце черное, пустое,
оставь пустое, блеклое сегодня,
вот эти равнодушные деревья,
застывшие в таком полу-поклоне.
Но чтобы не совсем, а нежно, грустно
и с тем одновременно очень ясно –
и цепи, чуть звенящие, как гусли,
и в речке золотые пятна масла.
Чтобы скамейка и на ней – семейка
иногородняя, судя по речи,
и чтобы покатилась жизнь, копейка
упала, прозвеневши недалече.
Наверно,
а ищешь все равно, где больше света…
Не много, чтобы на сердце досады
на жизнь, на этот свет, на то и это.
* * *
Вот сосед под машиной меняет запчасть,
масло капает, растекается,
в отраженье свое собирается,
я сочла бы простую работу за честь.
А когда он дочинит родной драндулет,
что пока только гайками дрыгает,
только людям мешает, входящим в подъезд,
тут как раз снег на голову выпадет.
О, как в воздухе виснет разобранный звук,
о, как небо блистает над крышами,
масло капает, жизнь выпадает из рук,
а он лечит ее пассатижами.
* * *
Дождик холодный… Пойдешь за едою с утра,
мальчик на дудке играет, другой – на гармошке
у магазина средь тары из-под молока,
где одна тетенька вышла с мешочком картошки.
Впору мне нарисовать её милый портрет,
впору и внутренний мир передать ее въяве
через предмет. Даже если бессмыслен предмет.
В самую душу ее заглянуть бог избави.
Черное полупальто, полумесяцем бровь…
Маленький дождик, зачем расстучался ты важно
по увядающей клумбе средь грязных цветов
и размочил этой тети мешочек бумажный?
И покатилась картошка сквозь двадцать пять зим,
снова гармошка гудит, тают детские лица,
и она тянется вглубь, прорывается к ним,
не замечая испуганных глаз продавщицы.
* * *
Приносите мне свои видения,
черную ночную меланхолию,
страшные свои произведения,
ледяную воду заговорную.
Говорите
сор лишь из избы не надо с выносом,
в жизни опасаюсь я смирительной
ледяной рубашки с узким вырезом.
Сор осядет навсегда на плоскости,
с рук сойдет вам ваше происшествие,
я же запалюсь искрою в хворосте,
яркой, совершенно бесполезною.
* * *
Нас туманит иллюзия высшего плана,
и морочит нам голову на удивленье,
как волшебная флейта – ручного удава,
сотрясание воздуха и повторенье.
Жизнь лишь только уйдет под давлением звука
и придут навсегда пустота и надмирность,
только сердце по юности чуть близоруко
я б на месте его там и остановилась.
Я листком бы на самой вершине качалась,
треугольным, последним, с окраскою ржавой,
я бы, вверх размотавшись на полный, смоталась
в шляпу черную, вниз, головою удава.
АКРОПОЛЬ
За городской стеною вырос
ШТИЛЬ
На мостике лагуны в штиль
в час сумерек застыли двое,
в жестянке-баночке мотыль,
она – в панаме, он – с блесною.
И я, разглядывая их
из-за тенистой занавески
вдруг замечаю страшный сдвиг
в параболе блестящей лески.
И снова медленный покой,
такой покой на целом свете,
вечерний, синий, голубой,
а рыбка уплыла без вести.
К холодным берегам другим
ушла, слетев с крючка пустого,
откуда обещала им
любовь и нищету до гроба.
* * *
Этот вечер тихий, неземной,
тихий и какой-то беззащитный,
как такой подарок золотой,
виноградной вязью перевитый.
На четыре стороны открыт
кругозор от низенькой парадной,
и мотается так просто нить
от рассыпанного винограда.
И стоит в пятнадцатом году
то же самое простое солнце,
что светило в маленьком саду
в Назарете на дворе каком-то.
* * *
Поговорим мерцаниями,
большим молчанием своим,
большими мирозданиями,
поэзией поговорим.
Поговорим нелепицу,
вот так бессмысленно идет
лунатик вверх по лестнице,
набит улыбкой глупый рот.
Оставьте там, на остове,
его на идиотский миг,
всё счастье – идиотское,
поговорим про этот мир.
Капович,
2016,
публикация месяца
18.03.2016, 5037 просмотров.
