Игорь Караулов
Без маски
Со стихами Немирова я познакомился в 2000 году, встретив их на каком-то сетевом конкурсе. Мое тогдашнее постакмеистическое сознание этих стихов вместить не могло. Мыслимое ли дело: среди каев и герд, ассолей и греев, летающих туда-сюда ангелов вдруг возникает строчка «Идите вы на …, ……. козлы!»
Но жизнь, подтвердившая правоту Хрущева, подтвердила и правоту Немирова, и теперь мне случается бормотать про себя эти строки, когда я слышу с поэтической сцены
Самого же Немирова я, может быть, никогда бы не увидел, если бы не его необъяснимое великодушие: десять лет назад он предложил мне издать книгу.
Представьте себе: вечно нуждающийся в деньгах поэт вдруг предлагает забесплатно издать книгу человеку, которого он никогда в жизни не видел и который пишет в совершенно чужой для него эстетике. Но, тем не менее, книжка вышла в издательстве «Ракета», прежде чем оно сгорело в плотных слоях атмосферы, и только на презентации мы с Немировым смогли посмотреть друг на друга.
А последний (наверное, пятый) раз в жизни я увидел его 14 декабря прошлого года, во время финала Григорьевской премии в Петербурге. Никакой премии он там не получил. Способный взять своим драйвом любой зал, на этот раз он читал так, как будто бы никакой публики не было и некого было покорять. Тогда я понял, что с Немировым нам, видимо, придется довольно скоро проститься.
Вот немировский парадокс: его считали постмодернистом, сравнивали с Приговым, а он был совершенно серьезен во всем, что он делал, писал и говорил. На этом карнавале у него не было маски: он никого не играл и ни во что не игрался.
Объявивший себя безумцем, он был дотошен в поисках истины, он работал своим безумием так, как немногие умеют работать умом; только безумец-педант мог замахнуться на такой труд как «Тюменщики». Обязанности председателя земного шара он исполнял бы как нельзя лучше.
Однако мне хотелось бы сравнить его не столько с Хлебниковым, сколько с Мандельштамом. Думаю, Немиров лучше, чем
Всем известный, но не признанный. Мучающийся от непризнания, но органически неспособный сделать и половины шага на пути к эстрадному или официальному успеху. Его талантливые соратники уходили этим путем, он оставался на месте.
На этом месте он был ценен своим постоянством. Я никому не пожелаю это место занять. Но без Немирова немного не на месте кажется все остальное.
Данила Давыдов
Мирослав Маратович Немиров – и Гузель – героически боролись с его болезнью, но вот случилось, то, что случилось. Может показаться слишком пафосным, но действительно смерть Немирова поставила жирное отточие на некой эпохе, смысл и содержание которой еще необходимо осознать. Последовательный деятель андеграунда, художественный провокатор – и, одновременно, один из редчайших носителей безупречного вкуса – Немиров во всем: поэзии, эссеистике, энциклопедических проектах, музыке, организационной деятельности – шёл своим путем, не заигрывая ни с кем и не прислуживая чужим (в самых разных, особенно же негативных, смыслах) манипулятивным практикам. При последовательности самостояния Немиров никогда не боялся меняться, менять тексты, искать новых людей, с которыми ему было интересно работать. Самые различные авторы, подчас максимально далекие друг от друга, вспомнят Мирослава Немирова с неизбывной благодарностью. Простота его поэтики обманчива, в ней содержатся и второе, и третье дно, и глубинное прочтение Немирова – одна из наших задач. Другая – полноценное издание его текстов, причем не только поэтических, как бы ни препятствовало этому противозаконное цензурное законодательство.
Евгений Лесин
Большой и громкий
В стихи Немирова я влюбился с первого взгляда. Буквально. В 1999 году поэт и журналист Саша Вознесенский зашел в газету «Книжное обозрение», где я тогда работал. Сам он тоже в ней работал, но раньше. А в 99-м он работал в газете «Экслибрис», где теперь работаю я. Так вот, зашел. Зашел не только с бутылочкой, но и с книжечкой. Посмотри, говорит, вдруг понравится. А если понравится, то, может быть, и напишешь. Я открыл – и влюбился. Не помню, что именно прочел. Точно знаю, что не «Речной вокзал» ( «Станция „Речной вокзал“. / Поезд дальше не идет. / А меня, (слово на букву „б“), не (слово на букву „е“), / Я сюда, (слово на букву „б“, и желал…») – абсолютнейшую, на мой взгляд, немировскую классику. Так вот, прочел – и влюбился с первого взгляда. А Вознесенский говорит нечеловеческим голосом:
– Ты тогда еще «Речной вокзал» прочитай.
Так все начиналось. Я, разумеется, про книжку написал. Не верил, что «Мирослав Немиров» – не псевдоним. (Как там говорили в советское время по вражескому радио? «Не важно, кто скрывается за звучным псевдонимом „Венедикт Ерофеев“, ясно одно: автор – еврей»). «Ерофеев» оказался не псевдонимом, «Немиров» тоже.
А в начале нулевых, уже работая в «Экслибрисе», познакомился с я Немировым. Сначала по интернету, через «живой журнал», потом лично.
Тогда многие в нем знакомились. Вот написал человек у себя в жж: «Ох, тяжко мне с похмелья-то, господа хорошие…». А ему комментарий от другого пользователя: «А вы где живете?». В ответ: «На улице Малая Пионерская». А ему: «О! Так я на Большой Пионерской, сейчас выйду – похмелю». Описали, как им узнать друг друга, идут знакомиться. Если познакомились, допустим, в 2006-м, то получается, что сейчас уже 10 лет в «реале» дружат.
Но я отвлекся.
Познакомился я с Немировым. Вступил в товарищество мастеров искусств «Осумасшедшевшие безумцы» (Осумбез). С Емелиным, Нескажу. С Родионовым. Начались выступления. Чемпионат Москвы по поэзии. Поэтические слэмы. Немиров выпустил Емелину и мне по книжке. Первые, кажется, книжки издательства «Ракета». Еще были «Безумные вторнеги» в галерее Гельмана. Не всегда приезжал туда сам Мирослав Маратович, но всегда приезжала «птичка Гузель» – жена его.
Теперь вдова.
Блин, как же трудно писать такое. Вдова. Пишу я буквально – опять, будь оно все неладно, буквально – в день похорон Славы. На работе. Ага, работа. Ежедневная газета не может не выходить. Еще и шутить надо для газеты.
Уже похоронили Немирова. Сейчас (гляжу на часы) поминки в Зверевском центре. А похоронили Немирова на Токаревском кладбище (Московская область, Люберецкий район, д. Токарево, http://www.specritual.ru/spravochnik/kladbisha/moskovskoj-oblasti/tokarevskoe)
Обязательно надо будет съездить. С
Не хочется про грустное, но оно само лезет.
А в нулевые было весело. И время лучше тогда было, и мы моложе. И живы все. И даже не болели почти. С Володей Нескажу читали стихи при свечах. На улице. Да, какой-то энергокризис случился в Москве, свет везде отключили. Шел на вечер пешком, через пол Москвы. И Володя. И слушатели-собутыльники. И читали. С Емелиным на ВДНХ во время очередной книжной ярмарке пили водку под проливным дождем.
А Мирослав с птичкой своей жил в подмосковном Королеве. А я туда ездил много раз. А к нему не зашел. Он болел уже. Пить ему нельзя было. А я бы не удержался – бутылку принес бы.
А сейчас в Королеве нет больше Немирова, закрыли рюмочную «буфет», команда по хоккею с мячом «Вымпел» (Королев) так и не вышла в высшую лигу. Ничего, скоро команда «Зоркий» (Красногорск) вылетит в первую. Они будут ездить к нам в Красногорск, мы к ним – в Королев.
Только Немирова больше нет.
Мирослава Маратовича.
Автора, среди прочих замечательных стихов, еще и, например, таких:
***
О эти дамы без трусов!
Зато в различных прочих штуках!
О дай мне, муза, мастерство
По всем их правилам науки
Воспеть. То есть, начать их петь,
И петь, и петь, наращивая равномерно
И неуклонно силу, мощность пенья,
Тредиаковско- и державиноподобно петь,
С громоздким пафосом, с возвышенным пареньем,
С косноязычием чудовищным, с ужасным громом-треском,
С великолепием, сиянием, шиком, блеском
И с тщаньем, с ревностью, стараньем, помпой,
Со слов клокочущих стобыкой гекатомбой,
Но также и со рассуждением степенным,
И так их петь, и петь, и постепенно, постепенно
Так воспевая, наконец – совсем воспеть.
Их все шелка и кружева, причёски
Старательнейшие, – волосок чтоб к волоску,
Сверкающую страшно всяку роскошь;
Корсеты тесные, крепимые к чулку
Особою (шершавою!) подвязкой; остальные, ладные
Все эти гладкие, отличные их штуки, –
Зеркальные такие, скользкие, прохладные, –
О как, желаю, муза, я воспеть!
Тем паче, муза, до сих пор же ведь,
Ведь самой даже современнейшей науке,
(Наиновейшей) – по сей день ведь неизвестно,
Что ж в этих штуках, свойственных (слово на букву «б»)
Такого, что ужасно интересно
Нам созерцать, – суровым русским рассудительным людЯм (…)
Года два или три тому назад журнал (по-моему «Сетевая поэзия», но могу и ошибаться, лень проверять) выпустил номер, где среди других поэтов был и Немиров. Он был главным в номере. Меня попросили за
Не нужны ему никакие, тем более чужие, предисловия. Он и сам замечательные примечания к своим стихам писал. Но предисловие я тогда все же состряпал. Пока сочинял, даже стишок придумал: «Поэзия должна быть без трусов. / Поэзия должна быть глуповата. / Воздушна, словно сахарная вата, / Кораблик, без руля и парусов <…>. Поэзия долгов не возвращает. / И, кстати, ничего нам не должна. / Поэзия – как стрелка от часов. / Сама себе показывает
Хочу сейчас воспроизвести то предисловие.
Думаю, нетрудно догадаться – почему.
Потому что оно – про живого Немирова.
Понимаете? Живого.
Итак:
«Немиров – классик. Только иному классику негоже бронзоветь, а Немирову – гоже. И не потому что вот как раз именно ему гоже, и именно бронзоветь. Нет, просто Немирову все гоже, в том числе и бронзоветь. Он, как и все поэты, которых помнят наизусть, не любит те свои стихи, которые другим памятны. Да, он написал, да, не отказывается, но он жив, и продолжает работать. А публика едет, например, с „Домодедовской“ на „Маяковскую“, да замечтается, забудется, приедет на конечную и слышит: „Станция Речной вокзал, поезд дальше не идет…“ Трудно ведь в такой ситуации не продолжить. Желательно – громко. А дальше, разумеется, вспоминает Ротару, которую… ну, сами знаете, как мы все ее любим. Потом неизбежно вспоминается вся немировская классика. А ты уже едешь в обратном направлении, ты уже выходишь в город, идешь к памятнику Маяковскому.
Там тебя приветливо встречает омон. Омону все нравится. И старые стихи, и новые. И примечания, конечно, примечания. Примечания все любят. А омон еще и много раз переспрашивает. Какой, переспрашивает, год? Какой, уточняет, город? Кому-кому посвящено? И так далее.
Немиров писал и пишет много, разнообразно, обо всем и обо всех. И о прекрасных дамах, в частности. Хотя видит он их, конечно, сугубо по-своему. И о всевозможных красотках тоже. Хотя предстают перед читателями они часто в неожиданном свете и ракурсе.
Немирова надо читать много и подряд. А можно слушать. Он хорошо, громко читает. Он вообще большой и громкий. Тихая лирика, конечно, обижается и лежит в кустах нагой. Но что поделать? А ничего уже нельзя поделать. Как там у Мирослава? „О эти дамы без трусов! / Зато в различных прочих штуках…“
Вот-вот. Поэзия и должна быть – без трусов. Зато в различных прочих штуках. Ну вы понимаете – размер, рифма и прочее. Даже верлибр, будь он трижды неладен, все равно какие-то различные прочие штуки должен иметь. И нести их читающей публике. Для ее, публики, наслаждения искусством. Поэт красиво раздевается перед читателями, те в восторге, возбуждены, смеются и плачут. Все прочее не литература и не поэзия. Кому нужен одетый поэт? Другое дело, что стриптизерша снимет только одежду, да и то, пожалуй, не всю, а поэт должен снимать и мясо, и кости, быть и прозрачным, и призрачным. Смешным и глупым. Храбрым и жалким. Наивным и громокипящим. Под ваше, уважаемая публика, настроение.
Извините за сумбур вместо музыки, тем более что о музыке Немиров тоже много пишет и знает, но, думаю, здесь и сейчас все же более актуальны красотки».
У меня, собственно, все.
Вечная память.
Кто поедет на Токаревское кладбище – зовите.
26.02.2016, 5149 просмотров.
