Мистраль из сна
2 июня, в день, когда я обратила внимание, что в Москве уже почти отцвела сирень и из мира снов дул прохладный ветер, который вполне можно было бы назвать мистралем, находись мы во Франции, Анна Глазова читала свои стихи в «Даче на Покровке». Вечер прошёл очень быстро: стихи у Анны небольшие, и она представила тексты, которые прежде в Москве не читала, а последнее ее выступление было осенью, и таких текстов не могло набраться очень много.
Читала Анна тихо, одновременно просто и заклинательно, стоя, с тёмным светом из глубины глаз, и показала три цикла: «Живое любит неживое», «Один человек» и ещё самые последние стихи, написанные после стихов про одного человека и как бы являющиеся ответом на них. Своё чтение Анна предварила словами, что сейчас, после книги «Опыт сна», она находится в промежуточном состоянии (между книгами) и покажет нам work-in-progress.
Если стихи Анны читать с голоса – это должно быть приглушённое бормотание. Если их записывать – они должны быть высечены на ночных камнях для каких-то маленьких народов, живущих в траве. Там, в лесу тёмной половины извилистой вязки ума, для маленьких народов, живущих вместе с кротами, землеройками и короедами, эти стихи –
В стихах Анны Глазовой,
Для создания этой дистанции требуется «искусственный» язык, остранённый, преодолевающий нестерпимую плотность примыкания. Язык, похожий на подстрочник перевода с несуществующего оригинала, как в названии одного из стихотворений Анны Горенко: «перевод с европейского». Создание такого подстрочника с несуществующего оригинала – хотя следы ряда существующих оригиналов всё же вполне просматриваются, –напоминает пение на вымышленном языке, имитирующее песни никогда не бывших, а, может быть, уже тысячи лет как бесследно исчезнувших с лица земли культур. Но в этих песнях мы в преображённом виде всё-таки опознаём следы известных нам музыкальных традиций; и в этом пении струится подземной рекой сквозной миф европейской поэзии: начиная с поэтических фрагментов досократиков, через Пауля Целана и других европейских модернистских поэтов.
В первом цикле, который читала Анна, о любви живого к неживому, мы видим один из очень частых у неё приёмов, на котором держатся тексты: микроразличения слов, или, вернее, обнажение напряжённых отношений внутри пары или группы слов. Это могут быть сходные, но чуть различные слова ( «древесные – деревянные»), антонимы ( «щедрость – скупость»), или более сложные варианты отношений ( «средство – цель», «отрог – складка»). На поэтически-философском обосновании возникающего напряжения и держится лирический сюжет стихотворения. Так, Анна пишет: «отличать полость от пустоты / (как сладкую воду от пресной)» или «успеть закончить себя / к своему же успению», где смысл слова «успение» вступает в отношения со словом «успеть» и выступает как бы его завершением. Происходят микросдвиги смысла, одно слово влечёт за собой следующего члена пары, но смысл меняется. Так, пропущенное слово «дверь» привело за собой фонетически схожую «тварь» в строчке «ключ которым открывается тварь». «Хрусталик» глаза влечёт за собой «хруст», с которым надломлена ветка. Для стихов Анны Глазовой характерно не только пристальное вглядывание в явления ( «когда ты вглядишься / в павлиний глаз»), но и вслушивание в слова: она позволяет быть между ними неочевидным напряжённым связям, сама способствует им, создавая определённый стиховой контекст, усиливая это напряжение и отсекая лишнее, оставляя обнажённый костяк поэтической мысли.
Цикл Анны про живое и неживое заставил задуматься, что, собственно, считать живым, а что – не живым, как провести различие? «Ленты маленькой кислоты / из которых сплетено всё живое» сами сплетены с неживым. В живом человеке есть неживое: микроэлементы, железо, вода. Та же вода – вроде бы неорганическое соединение, но, во-первых, источник жизни, всему живому необходимый, а, во-вторых, каждая её капля населена микроорганизмами. На всех уровнях живое и неживое проникают друг в друга, они нераздельно спаяны и, наверное, это и есть их любовь.
Относительно следующего цикла Анна сказала, что им загнала себя в угол – вопросом об определённом-неопределённом человеке, вопросом о self. Цикл представляет из себя 15 коротких, минимальных историй, героем которых является «один человек», и непонятно, насколько этот один человек определён или тут просто фигура речи, повествующая каждый раз о разном. Что происходит с этим «одним человеком»? Странные вещи. Он взял в наследство граничный камень, он наполнился тайной, он всыпал в устье соль и заболел солевой лихорадкой, ему не удаётся сделать чужое своим, он спит и сливается с тёмным собой, он гребёт во сне и течение его выносит в явь, он дал обет безбрачия души, но душа его нарушает, он не готов от себя отвлечь объяснения, он устал от холмов и оврагов и стал водомером, он спасся от углов-тупиков, навсегда уйдя в подземелье, он говорил не словами, а именами.
Кажется, Анна Глазова, которая вообще избегает местоимения «я» в своих текстах (оно у неё встречается, но очень редко), рассказывает здесь нам
Кто он – «один человек»? Кажется, он не «я-свой», а «я-чужой», «я-общий», как в стихотворении из следующей, написанной после этого цикла, подборки Глазовой:
спящий вычтен
из себя своего
и свободен
в себе же чужом
без вещей в себе общем
В последней подборке Анна Глазова отошла от фиксации на одной теме, хотя следы «одного человека» ещё пронизывают этот цикл. Как свойственно стихам Анны, наваждения её внутреннего «я» здесь властно вовлекают читателя в свою орбиту. Она вглядывается в себя, и мы читаем её тексты о тьме и свете, соке земли, кормящем цветы, о сне и свободе, об инородности собственного тела, отбрасывании себя от тени, о памяти…
После Анне задали несколько вопросов из публики, в которую входили среди прочих Мария Степанова и Глеб Морев, Геннадий Каневский и Елизавета Неклесса, приехавший из Петербурга Дмитрий Григорьев, Кирилл Корчагин, Игорь Гулин, критик Людмила Вязмитинова и известный как практикующий эзотерик из семьи потомственных карпатских мольфаров Андрей Явный. Вначале Данил Файзов спросил, как она себя ощутила, несколько лет назад получив третье место в номинации «Поэзия» «Русской премии». Анна рассказала, что сама отослала стихи на конкурс «Русской премии», потому что её хорошая читательница посоветовала ей, а дальше была не так уж удивлена. «Вот если бы они ни с того, ни с сего позвонили в середине ночи – это было бы удивительно».
Потом Андрей Явный спросил Анну, насколько её тексты связаны с мистериальной традицией, но он произнёс это быстро, и все услышали не про «мистериальную», а про «мистральную» традицию, происходящую как бы от ветра. Анна услышала так же, и уточнила, что он имеет в виду. Ей объяснили, что был вопрос про «магическое» (Андрей Явный сказал, что она читала стихи, как заклинатель духов, словно стоя в магическом круге), Глазова ответила, что времена не такие, чтобы стихи сбывались, однако рассказала о том, как она пишет: есть точка между сном и бодрствованием, и в этой точке она и записывает стихи. Здесь можно вспомнить комментарий Анны к одному из своих стихотворений, про сон и явь: «можно заснуть не туда, или проснуться не туда». Впрочем, на вечере Глазовой похоже мы все заснули куда надо, и то, что я помню по пробуждении, кажется мне прекрасным, даже если я и проснулась по своему обыкновению не совсем туда, но тут уже ничего не поделаешь.
Алла Горбунова
Пункт назначения,
Дача на Покровке
18.07.2015, 5697 просмотров.
