В летний вечер они удивительно соответствовали друг другу – «Дача на Покровке», этот волшебный дом-сундучок, набитый сентиментальными артефактами ушедшей жизни, с распахнутыми ветреными рамами, жалостной гармошкой под окном, и лингвист, он же иллюзионист, Евгений Клюев, Великий Магистр Игры.
С простоватым видом рассеянного профессора, с ироничным видом фокусника, достающего кролика из шляпы, с дружелюбным видом собеседника, пьющего с вами чай на кухне (вот уж мастер носить несколько масок сразу!), Клюев невинно обращается к аудитории: что бы вы на этот раз хотели услышать? Потом разворачивает действие – и трудно поверить, что это импровизация.
Зал полон – невозможно вообразить, что эти люди не знали, за чем шли. Одни за лингвистическим гурманством, другие просто за волшебством. Что читать, спрашивает автор – прозу, стихи, сказки?.. Попросили стихов.
Сказка была только одна – в конце (я думаю, будет вполне в духе нашего героя и впечатления мои расположить задом наперед). Была она про Сердечко-Вырезанное-Из-Картона, которое так всех любило, что получилось у него бежать сразу на все четыре стороны света, всем этим четырем сторонам в объятия. Романтический и милый финальный аккорд, но все же главными на этом вечере были стихи.
Театр одного актера. Автор играет своего лирического героя. Читает Клюев великолепно, выявляя и проявляя те оттенки смысла, которые можно и не заметить, листая книгу. Легкое заикание, которым он кокетничает, вовсе не мешает, а вносит дополнительный штрих в образ рассеянного чудака не от мира сего. До чего же его стихи родственны его сказкам! И там, и там – ожившие души вещей, каждое стихотворение – кукольный балаганчик, где добрый Карабас выпускает свои потешные полки как веселый механизм извлечения смыслов. Ходит фокусник с мешком, набитым всякой ерундой, и вытаскивает оттуда то чайную чашку, то стеклянный шарик, то маленького Будду на нитке, то самое настоящее облако, и все они тянут за собой сюжеты.
Однако настоящий герой здесь – это, собственно, язык, его музыкальные вибрации, его внутренняя жизнь. И не только полисемия, абсурд, шлейфы Льюиса Кэрролла и Эдварда Лира, но и ритм – как одно из свойств языка (а вовсе не фетиш неактуальных приверженцев силлабо-тоники). Фонемы, рифмы, повторы – все точно, все виртуозно, в каком-то смысле даже провокативно. И когда воздух за окном взрывается неожиданной психоделической музыкой (там, внизу, какая-то странная компания на лужайке играет в неведомые нам игры), кажется, что само окружающее пространство откликается на процесс, сам же автор вроде и не при чем – сидит себе на облаке и болтает ногами с самым невозмутимым видом.
Клюев любит сплетать стихи в пространные цепочки-циклы, как бы серии смещенных ракурсов одного и того же объекта. Так и цикл «Что делать этому фанту?» (желающих отсылаю к журналу «Современная поэзия», № 1, 2012) – калейдоскоп замаскированных автопортретов, где герой театрально воюет с ветряными мельницами, свистит в свистульку, болтается на веточке или выплакивает последние слезы. И, если не разобраться, можно подумать, что сцена картонная, а сок клюквенный.
Тут как раз (двигаясь задом наперед), я добираюсь до первой части вечера, до стихотворений, написанных последними. Не то, чтоб там не было маски. Была, но какая-то… полупрозрачная, что ли. А под ней – живое лицо человека, монолог «до полной гибели всерьез». Сквозь виртуозную лингвистику – быстротечность времени, и одиночество, и непонятость, и мудрость печали. Так что ключ от игры Евгений Клюев нам вручил в самом начале – то ли вытащил из своего мешка, то ли нашел на пыльной полке «Дачи на Покровке». Сумели ли мы им правильно воспользоваться – это уже наши проблемы.
Ирина Василькова
Евгений Клюев,
Пункт назначения,
Дача на Покровке
07.08.2013, 5656 просмотров.
