ВОЛАНД И БОГИ
Эта книжечка вышла… — почти с гоголевской скрупулезностью можно было бы начать рассказ о презентации книги Юрия Влодова «Люди и боги» в «Даче на Покровке».
Начинать с минорной ноты хочется не очень, хотя и книгой 96-страничное издание назвать сложно. Дело в том, что поэт десятилетия отдал грандиозному замыслу, по сути единолично выстроив собственную трактовку библейского мифа, не имеющую аналогов в богатой истории переосмысливания мощного корпуса Двух Заветов. За годы работы над главной темой влодовского творчества был подготовлен огромный том, насчитывающий 333 стихотворения и 3 поэмы, из которых в книгу, выпущенную издательством «Время», вошла дай Бог четверть материала. И все же в ноги надо бы поклониться вдове поэта Людмиле Осокиной, неусыпными бдениями которой была подготовлена рукопись, которая пусть краешком, но увидела, наконец, свет.
Однако отчаиваться не будем, и на то есть две причины. Во-первых, необъятная Тема поэта, его основной труд как бы обволакивает библейскую мистерию, местами напоминая то почти анекдоты из жизни и истории, подобные зарифмованным притчам Юрия Кузнецова, то манит «фэнтезийным» блеском обжигающих легенд об иномирце, спустившемся с НЛО, и вдруг – вырастает в жестокие притчи о темной стороне человеческой трагедийности: «Друг друга предали, и сразу легче стало» — это о Христе и Иуде. Так-то вот…
Вторая причина долговременной посмертной жизни творчества Юрия Влодова (1932-2009) заключена во всеобъемлющем личностном наполнении его стихов, породивших целый сонм творцов, которых сам поэт называл учениками – наверное, так ему было удобнее, хотя, полагаю, что это невозможно: обманчиво простая стилистика автора, его экспоненциальный вплоть до мощи нервно-паралитического газа творческий заряд, бьющая через край энергетика исключают саму возможность как последователей, так и эпигонов. Случай в истории литературы редкий, но и не единственный.
Впрочем, кратко поговорить о перипетиях влодовских персонажей нам представится возможность чуть ниже (подробно – низ-зя, иначе статья грозила бы подрасти до размеров приличной монографии), а сейчас былинным жанром опишем, как съезжались гости на «Дачу» и о чем, собственно, вели салонные, приличествующие случаю беседы.
Комнатка над скрипучей лестницей, с русской печью (в ее нише, бывшей некогда жаровней, подобно заплутавшей машинке времени примостилась радиола), оказалась весьма уютной и быстро заполнилась как седовласыми ровесниками поэта, так и представителями «нью эйдж» помоложе.
Поначалу вечер склонялся к определенной томности, грозя перерасти в медленный и неуместно возвышенный панегирик: творчество Влодова сравнивалось присутствующими маститыми литераторами с крепкой поэзией советских времен (причем, почему-то последней отдавался явный приоритет), достижениями братских литератур, основополагающими принципами etc., etc… — в воздухе ощутимо пахло пыльным президиумом Большого зала ЦДЛ.
Обстановку разрядили прекрасные поэты Анна Гедымин и Нина Краснова, причем последняя, человек веселого нрава и таланта, поведала честному народу, как из-за опального Влодова не смогла поступить в Литинстут – это в советской-то литературе Юрия Александровича как бы и не было вовсе, зато в полной мере его досье пухло «где надо». Гденадо знало все: и о не написавшей за всю жизнь ни строки, но ставшей лауреатом премии Ленкомсомола «поэтессе» по имени Мара Гриезане, бывшей по совместительству женой поэта (а вы что подумали? правильно подумали!), о других классиках позднесоветского маразма, которые всю жизнь дрожали, но издавали ненаписанные ими (написанные кем? вот-вот!) стихи, о переписке поэта с норвежским конунгом (извините, королем), едва не вознесшей творца на европейский Олимп, и о тысячах других проделках шаловливого гения, которым несть числа. Так что, ох как закономерно не попала в тот год в истеблишмент задетая совиным крылом вездесущего Гденадо Нина Краснова, да еще, почитай, легко отделалась.
И окончательно разрядил обстановку поэт Александр Климов-Южин, рассказавший о жизни Юрия Влодова (включая личную) такое… такое… да что нам, право слово, удивляться – ведь «племя пушкиноведов – любителей бледногубых стишков», по искрометному выражению Осипа Мандельштама, за столетие кропотливых изысканий сообщило нам о Солнце русской поэзии такое… впрочем, повторяюсь.
Бродяга, кто ты?
Я –Христос.
Чернявым бесом взвился: Что-с?
Холоп, рванюга, я те дам!
И – хлысть наотмашь по мордам.
…………………………………….
Так Пушкин свиделся с Христом.
— пишет Влодов, встретившийся с Пушкиным на перекрестках собственной книги. И хотя свидание случилось отнюдь не в лучший из пушкинских дней, такая (похлеще синявско-терцевской) трактовка образа основоположника мне лично ближе и дороже тысячи пластмассовых венков, возложенных к зеленому монументу на Тверской.
В приведенном стихотворном отрывке как в ярком осколке отразилась вся метода мастера: закладывать динамит – а ну-ка дрызнь – под все и всяческие схемы, долотом скульптора-скомороха сдирая с литературы, философии и веры налипший на них многовековой лохматый мазут кликушества и чинопочитания.
Закончились презентационные посиделки частушками, танцами и прочей расхлябанной богемной душевностью, которая, казалось бы, почти исчезла из быта господ литераторов, поголовно ныне трудящихся на ниве угрюмого благополучия. И это чудесно – автор уникальной саги «Люди и боги», наверное, из каждого угла дома Телешовых с одобрительной хитрецой поглядывавший на действо, скуки очень не любил…
Пока еще повеселевшие поэты и критики не разошлись по домам, вернемся к собственно источнику их радости – наконец, состоявшейся книге. Несмотря на эпохальное название, она ничуть не похожа на эпопею «Жизнь и судьба» и в ней на удивление мало персонажей, хотя все они архетипичны: это живущие бок о бок (первый шок!) антонимы Господь и сатана, сознательно обменявшиеся по воле автора ментальностями ( «Бог немилостив, Бог жесток…». У Влодова Он ветхозаветен, хотя основная «арена» книги – Завет Новый. С.К.). Зато «Дьявол набожен, дьявол тих: славьте, милые, Божий стих».
А по земле Иудеи бродят Христос, Иуда и Магдалина – любят, ненавидят, предают. Вот, по сути, и весь небогатый средневековый передвижной театр, с которым сын актрисы Влодов чувствует кровное родство. Христос по Влодову не Бог, не Богочеловек, да и не человек вовсе – он представитель высшей инопланетной цивилизации, и даже Вознесение Его подано в традициях блокбастера: «…с треском ломая Пространство и Время, вознесся Иисус». Лик Христа также не новозаветен, скорее таковым мы увидим Его на Страшном Суде: «Все скрестилось, и Спаситель поднял голову,/ Желчным оком разжигая произвол, /Как секирой по расплавленному золоту, / По глазам первосвященников провел». Единственный «адекват» в великом паноптикуме Влодова Иуда, но и он — чудовищный вызов традиции: «Успеть бы предать первым, пока не предал Иисус». А вот Магдалина в театре Влодова вторична, как переходящее знамя, страдательна, как и положено женщине, но именно она катализатор авторских микропьес-стихотворений, соль и желчь книги.
Драматургия влодовского эпоса асинхронна, любое обыгранно-библейское или воссозданное автором из небытия событие разворачивается перед читателем с кардинально различных позиций как некая 3D-конструкция, являясь тем редким случаем, когда две точки зрения в одной голове – гениальность, а не шизофрения. Но все-таки первостепенно здесь вот что: без титанической энергетики Влодова, без ошеломляющей физической субстантности героев, их эмоциональной и трансцендентной наполненности, персонажи поползли бы как гнилой картон. Ан нет – они всех нас переживут, питаемые горючей страстью и страданием Влодова-Воланда, его, по выражению Леонида Колганова, «пером Люцифера».
Думаю приведенных цитат достаточно, чтобы понять, почему поэт не пришелся ни к коммунистическому двору, ни к постсоветскому корыту. Партейцы большевицкой эры и румяные комсомольские вожди дня нынешнего делали и делают все, чтобы имя Юрия Влодова всегда воспринималось как нечто неудобоваримо-маргинальное, ибо им нестерпимо влодовское стремление за флажки, за грань куцего смысла. Кто сказал, что не бывает бывших чекистов? Непредставимы и бывшие комсомольцы. Свидетельство этого – казус обкорнанной книжечки «Люди и боги» (но вышла, вышла – счастье!). Когда-то поэт написал про горячо любимую им дочь: «…мой ребенок, не нужный НИКОМУ». Сегодня эти слова приобрели иной, более горький вкус.
Новые песни влодовского ястребиного полета не придумает жизнь. Поэтому давайте, господа, тужить о несбывшемся, о синклите «Общества мертвых поэтов», яркой звездой которого остался Юрий Александрович Влодов. И – читать книги творца, страстотерпца и пророка. Маленькие ли, большие. Читать.
Сергей Касьянов
Дача на Покровке,
Презентация,
Влодов
14.11.2012, 5712 просмотров.
