Дополнительно:

Мероприятия

Новости

Книги

Памяти Михаила Яснова

Григорий Кружков

Мы дружили сорок лет, и он был мне как брат. Как старший брат, хотя я и на несколько месяцев старше, такое было ощущение. Со временем я всё больше и больше поражался масштабу его работы, его присутствия в русской литературе. Конечно, прежде всего он был поэт, но и переводчик, и литературовед, и детский писатель, и хранитель наследия, и учитель молодых переводчиков и детских поэтов, и много ещё другого. Настоящее «чудо-дерево». Другого такого не знаю.

Но во-первых и в главных, конечно, поэт. Как в его стихах соединялась мужественная непримиримость с нежностью к миру и к слову — это тоже чудо.

Плоть от плоти своего поколения, той поэтической и филологической питерской среды, в которой возрос, в своих стихах он выразил не только себя, но и судьбу всего своего поколения. Он жил в той самой пушкинской Коломне, на улице с необыкновенно тёплым и уютным названием Дровяная, — как он сам писал в детских стихах: «В тридцатой квартире, / Подъезд во дворе, / Дровяная, четыре», и это было самое тёплое место в Питере. Недаром его стихи про подшёрсток среди моих самых любимых  не только из-за посвящения).

* * *

Марине и Грише

Сгорает последняя горстка,
прощальная горстка друзей.
Опять не хватает подшёрстка,
но в детстве бывало теплей —
поскольку небесные трели
нет-нет да стучали в стекло,
поскольку иллюзии тлели
и грели, давая тепло.
Но ежели честно признаться,
с былым не вступая в игру, —
не так-то уж нам обольщаться
случалось на прошлом ветру,
на зыбком ветру перекрёстка,
под взглядом опасливых глаз,
покуда колючая шёрстка
вовсю отрастала у нас.
С годами найдётся управа
на то, чтоб не слишком пропасть.
Но главное вовсе не слава,
не память и даже не страсть,
а тот неприметный подшёрсток,
хранитель естественных сил,
как тот непременный подросток,
который нам души слепил.

 

Марина Бородицкая

Миша Яснов. Гром среди ясного неба. Мишка, Минька, Мишуня… Немыслимо, совершенно невозможно, чтобы его не было.

Реву, а вспоминается всё радостное. Он же был — сплошная радость. С той самой ночи (конец 80-го? начало 81-го?), когда мы с Гришей, измотанные целодневным сидением в Шереметьеве, наконец-то приземлились в их с Ленкой питерской коммуналке. Часика этак в два. Это меня Гриша к ним знакомиться привёз, мы ещё были не женаты.

Пили кофе, читали стихи, курили прямо в комнате. Приходила соседка Рита, та самая, «дщерь любви и пищеторга» из Мишкиной поэмы о Дельвиге, приносила на блюдце для шестилетнего Мити его любимую «морковку звёздочкой». Ездили все вместе — плюс Гриша Гладков и его гитара — в Пушкинский лицей. Пели вполголоса в электричке, Митька радовался собственноручно открытым рифмам: «Кружков — Гладков — и Яснов!»

Перед самым московским поездом мы с Гришей оглушительно поссорились, и Мишка с Леной нас мирили.

Сколько потом было таких гостеваний — уже в отдельной квартире на Красноармейской! Ленкин Ростан, Мишкин Верлен — и собственные стихи его, любимый мой анапест: «Проходными дворами я к дому бежал от шпаны…» И таксик Мегрэ.

Мишка тоже, когда бывал в Москве по делам, с Леной или один, всегда у нас останавливался. «Я снова! Я снова! Увижу Яснова!» — вопили мы всей семьёй. Господи, сорок лет дружили, а он ни разу, кажется, меня не назвал Мариной. Маришечка, Маришенций… так в ушах и звучит.

Имена, словечки, каламбуры — мы всё время играли в эту бесконечную игру. То придумывали какие-нибудь «убольшительные» суффиксы: «Хороша каха, да мала чаха!» То вдруг напала на всех троих неотвязная, как семечки, страсть к шарадам. Дело было на заре перестройки, Мишка приехал на несколько дней, мы вместе мотались по городу: к Юре Ефремову в гости ездили, ещё куда-то — и сочиняли, сочиняли шарады в стихах и тут же их друг дружке загадывали. Никак не могли остановиться.

— А вот ещё одна! Последняя…

И хоть бы записывали, дураки такие. Были же хорошие… А я всего три запомнила, да и то свои собственные. Запишу их всё-таки здесь, пока совсем не забылись. Вот с этой всё началось: «Мой первый слог — загон для виски. Второй — утёнок по-английски. А целое — наш милый дом, в котором с вами мы живём». Бардак, естественно. Вот лёгонькая: «Простая цифра — слог мой первый, простая буква — слог второй. А целое нам портит нервы и очень радует порой». Семь-я. А эту, крупным шрифтом распечатанную, я прилепила на дверь туалета. И висела она там целую вечность, даже после нашего с Гришей развода:

Мой первый слог выносят из избы,
Мой слог второй придуман для стрельбы.
Здесь обретёшь, измученный прохожий,
Отдохновенье от пинков судьбы.

Мишка и после развода у меня обычно «парковался». У Гриши с новой женой — бывал в гостях, а позже мы у них и вместе бывали.

Однажды, уже в новом веке, мы с Мишкой придумали себе общее имя. Издательство «Розовый жираф» заказало мне текст к нарисованной художником истории. Сочинять «стишки к картинкам» не хотелось, хотелось какой-нибудь фишки, игры, и я втянула в это дело Яснова. Сказку мы сочиняли весело и быстро, футболя взад-вперёд по электронке порции свежеиспечённых четверостиший (на размер «Жил Александр Герцевич…») и по ходу подправляя друг друга. А потом сели придумывать псевдоним — таинственный, но чтобы можно было разгадать. Две наших фамилии сплели в одно имя, два имени — в фамилию, и получился Яснобор Мишарин. «Он у нас татарин!» — рифмовали мы, смеясь, по телефону.

«Жираф» с удовольствием подхватил и подогрел интригу, объявив на сайте: кто первым разгадает псевдоним, получит на книжной ярмарке «Нон-фикшн» бесплатный экземпляр только что изданной книжки с автографом таинственного автора.

Я как раз дежурила на стенде «Розового жирафа», подписывала переводные книжки, когда в проходе показалась счастливая запыхавшаяся тётенька. На бегу она кричала:

— Это я, я! Первая разгадала, вот сертификат!

Мишка, тоже приехавший на ярмарку, отыскался неподалёку, и мы торжественно подписали победительнице её заветный экземпляр — «от двухголового автора». И много, много радости клубилось тогда в Доме художника — и внутри нас, и вокруг…

Дело было в 2009-м, книжка называлась «Однажды в зимнем городе», нарисовал её Игорь Куприн. На обложке красовалась длинная-предлинная собака: может, поэтому, получив от издательства картинки, я сразу подумала про Яснова. У него всегда жили таксы: Мегрэ, потом Бэрримор…

В октябре 2012 года мы полетели в Киев на фестиваль «Книжный арсенал». Миша, Гриша и я, прямо как три мушкетёра — двадцать и ещё десять лет спустя. Выступали в детской программе, номер свой назвали «Трое в лодке, не считая щенка Мартына». Народу собралось уйма, в Киеве было мирно, солнечно и вкусно. Выходим из кафе. Верней, выходят мальчики, а я задержалась, заскочила в туалет. Выбегаю к ним — и тут происходит искромётный диалог. Я: «Ребят, простите, молнию заело». Миша, мгновенно: «Сказал Зевс». Гриша: «Выходя от Данаи». Долго хохочем и бьём друг друга по плечам.

У Мишки одно из любимых выражений было «радость жизни».

— Маришенций, погоди, вот Масяня (внучка) заговорит, и у тебя так детское попрёт — просто радость жизни.

Отправишь ему подборочку для какого-нибудь журнала «Детский сад со всех сторон“  сколько же он этого просвещения на себе тащил!), спросишь:

— Подойдёт?

— Да не то слово, просто радость жизни!

Держит в руках книгу моих многострадальных поэтов-“кавалеров» (которой без него никогда бы не было: уговорил!). И спрашивает:

— А знаешь, в чём тут главная радость жизни? Вот в этой строчечке: «В русских переводах публикуется впервые»…

Ещё он говорил: «Возьмёмся за лапы». Или даже «за лапки»  получалось нисколько не слащаво). Это значило — идти куда-нибудь вместе, получая дополнительное удовольствие оттого, что вы вместе. Например: «Я вернусь к пяти, мы с тобой перекусим, возьмёмся за лапки и поедем на вечер к Вероничке».

Радостной была всякая мысль о нём, даже случайная. Под Ригой, возле станции Дубулты, недалеко от дома творчества, где мы с Мариной Москвиной и Таней Пономарёвой были зимой 85-го на каком-то семинаре «молодых-одарённых», росло дерево с ужасно похожей на Мишкину шевелюрой. Мы его прозвали «дерево Яснов» и, отправляясь в Ригу и возвращаясь назад, кричали ему «привет» и смеялись от нечаянной радости.

Радость пузырьками вскипала на его детских выступлениях. Малышня и школьники, затаив дыхание, следили за фокусами словесного жонглёра. Свинка взлетала оттого, что болела птичкой. Мамонты и папонты, а также дедонты и бабонты, пришедшие с чадами на утренник, изо всех сил пытались выговорить «Верка-вертушка, во рту ватрушка»  повторить три раза подряд — попробуйте-ка!) и, как загипнотизированные, слушали виртуозный перевод из Рене де Обалдиа: «Щебечущий щегол ощипывал щавель…»

Мы и о болячках говорили весело. Мишке нравилась придуманная мной фразочка «небольшой текущий ремонт себя». Я обожала его двухчастное стихотворение «Из неоконченного», всегда просила читать его вслух. Начиналось оно строкой: «Слезится глаз. Под вечер ноет челюсть…» А на последней строчке «с анапестом в ухе и геморроем на пятой стопе» мы оба прыскали и… ну да, это была радость жизни.

И стихотворение, которое я написала к его приезду лет десять назад, задумано было как радостное и даже слегка хулиганское. Но начавши за здравие ( «Ура! В Москву собрался / Мой друг, поэт Яснов…), внезапно протрезвевшая муза потащила меня в другую сторону, и оказалось, что поём мы совсем не о том.

Всё меньше ликованья
Разлито в небесах,
Всё горше расставанья,
Всё бессловесней страх…

В последний раз мы говорили 18 октября. Я позвонила что-то  уточнить насчёт премии Чуковского — мы оба в жюри.

— Маришечка! — обрадовался он. — А я как раз держу в руках твою книжечку.

Речь шла о малышовой книжке про знаки зодиака.

— Э, а я почему не держу её в руках? Даже не знала, что уже вышла.

— А потому, что ты о ней не пишешь! — рассмеялся Мишка. — А я вот о ней пишу. Мне „Лабиринт“ прислал книжки на рецензию.

Прóклятые поэты и поэты-романтики. Детские книжки и драгоценные взрослые стихи. Антологии в помощь учителям, воспитателям и другим дорогим читателям. Отзывы, рецензии, ученики. Дружество и братство.

Просто радость жизни.

 

Игорь Жуков

О поэте Михаиле Яснове лучше, чем Григорий Кружков, всё равно не скажешь. Можно только добавить отсебятины, что и сделаю.

Михаил Яснов не только амбидекстр („Амбидекстр“ — название книги стихов Яснова, которую он однажды мне подарил) в смысле „равноценный поэт и переводчик“, он амбидекстр ещё и в смысле „равноценный ребёнок и взрослый“ в детской литературе. Есть детские поэты-дети, есть детские поэты-взрослые, а есть детские поэты-дети-взрослые, равноценно делающие и детское, и взрослое, потому что, с одной стороны, даже как литераторам им столько лет, сколько есть, а с другой стороны в них живёт ребёнок. Такими амбидекстрами были Чуковский, Маршак, обэриуты, Заходер, Коваль… Яснов — в этой великой плеяде.

Михаил Яснов многим очень помогал. И не только в литературном плане, но и материально. Я, например, раньше нередко оказывался в Санкт-Петербурге совсем без денег, и каждый раз выручал меня именно Миша Яснов. Потом, когда я пытался вернуть ему долг, он так изящно гнал меня прочь, что отказать ему было невозможно. Уверен, что он не только со мной так обходился.

А ещё у меня есть, может быть, одно неизвестное стихотворение Яснова — предисловие к моей так до сих пор и не вышедшей книге стихов „Собачья радость“. Думаю, для истории литературы пригодится:

Предисловие Михаила Яснова к книге Игоря Жукова „Собачья радость“

Дружище Жуков, друг собак,
Ты посвятил им оды!
Уж я-то знаю: не пустяк
Описывать породы.

Ты их понятным языком
Пометил, словно меткой, —
И я хотел бы стать щенком
Такой породы редкой.

Своих привычек не тая,
С достойным экстерьером,
Я в азбуке твоей на „Я“
Стоял бы всем примером.

И не жалея добрых слов
И всяких прочих звуков,
„Смотри, — сказали б, — вон Яснов:
Его приветил Жуков!“

Может, и книжка-то была написана только для того, чтобы появился стих Яснова…

Скорбим 

04.11.2020, 1423 просмотра.




Контакты
Поиск
Подписка на новости

Регистрация СМИ Эл № ФC77-75368 от 25 марта 2019
Федеральная служба по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций

© Культурная Инициатива
© оформление — Николай Звягинцев
© логотип — Ирина Максимова

Host CMS | сайт - Jaybe.ru