Дополнительно:

Мероприятия

Новости

Книги

Памяти Владимира Эрля

Александр Скидан

Владимир Ибрагимович Эрль (настоящее имя Владимир Иванович Горбунов) умер сегодня утром на семьдесят четвёртом году жизни. Он очень сильно болел последние годы, с начала пандемии я со страхом думал о его здоровье и боялся звонить — боялся услышать дурные вести. В декабре прошлого года привёз ему авторские экземпляры «Показаний поэтов» Васи Кондратьева, которого он любил и всегда с нежностью вспоминал (и ещё в 2007-м составил полное собрание его сочинений). В Curriculum vitae, предпосланном книге «С кем вы, мастера той культуры?» (2011), он называет Кондратьева одним из тех, кому «бесконечно обязан», а ведь Вася был на двадцать лет младше…

Так случилось, что в девяностые, до переезда Эрля в отдельную квартиру на Савушкина, мы с ним жили через дорогу (Гороховая, угол Садовой), у меня не было телевизора, и Владимир Ибрагимович по-соседски приглашал меня по вечерам в свою коммуналку смотреть «Твин Пикс». После просмотра очередной серии ставился чайник, доставались фотографии, рукописи, начинались беседы.

Потом мы с Васей, в команде с Александром Степановым и Николаем Ивановичем Николаевым, помогали перевозить Эрля на Савушкина. Лифт в высотке не работал, диван, утварь, полки и коробки книг мы затаскивали на семнадцатый, кажется, этаж вручную, обливаясь пóтом. Когда всё затащили, пошли с Васей окунуться в заливе, в десяти минутах ходьбы от новостроек был дикий пляж. Какие-то жалкие комки воспоминаний. Но что делать, не хочу превращать их в некролог.

О его заслугах перед русской словесностью (а эти заслуги огромны) можно прочитать в Википедии и других местах. Я и сам писал об Эрле как об авторе выдающейся, опередившей своё время прозы (см. «Ставшему буквой») — опередившей ещё и в том смысле, что метод нарезки, в ней использованный, миметически возвращает идеологическим аппаратам, включая литературу, встроенное в них насилие. Это станет мейнстримом двадцать пять-тридцать лет спустя. Почему вспоминается Вася Кондратьев? Потому что он тоже умер сегодня, 25 сентября, только двадцать лет тому. Или Эрль — тоже, но сегодня, сейчас? Я не верю в мистику. Не верю в мистику чисел и в Хармса. В предпоследний (в сентябре) и даже последний (в декабре) мой приезд Эрль держался молодцевато, шутил и порывался читать эпиграммы — довольно фривольные, чтобы не сказать большего — на своих соратников по Малой Садовой. Он любил джин, я привозил с собой шкалик, и мы по рюмке-другой опрокидывали. Сегодня опрокину водки. Покойтесь с миром, дорогой Володя. Всегда ваш сосед по Садовой.

Пётр Казарновский

Кажется, первый раз я увидел Эрля в 1992 году, когда пришёл на концерт группы «АукцЫон» с Алексеем Хвостенко — тот, который стал основой альбома «Верпования». Я был там с другом — это зал тогда ещё кинотеатра «Космонавт» — и сквозь какую-то блажь всяких разговоров видел, как Эрль, усатый и волосатый, в окружении неизвестных мне людей ходит, пьёт кофе и не кофе.

Откуда я знал, что это Эрль? Ну я читал антологию «Поздние петербуржцы», составленную Виктором Топоровым и довольно регулярно помещаемую в газете «Смена». Я тогда обратил внимание на стихи, которые были посвящены Рите Пуришинской — жене Леонида Аронзона. Наверное, я мог видеть какие-то сюжеты из многочисленных тогда и не особо цензурируемых программ телевизионных (теперь они доступны вполне) — и приоткрывались лица. А лицо Эрля весьма выразительно. Его облик. Его интонация. Интонация поведения.

Я занимался творчеством Аронзона и, пользуясь свободой в доме Феликса Якубсона, имел возможность многое читать приходя. Приходил в дом на улице Воинова, теперь Шпалерная.

Я не помню, чтобы я там встречал Владимира Ибрагимовича. Но это имя звучало часто. Тем более что имя это фигурировало в самиздатском приложении к журналу «Часы». Перед этим, в 1990-м, вышла эпохальная книжица, в чёрной обложке, с удивительным для того времени дизайном (такого тогда, кажется, не говорили) Гали Блейх. С её мужем, поэтом Александром Альтшулером, не будучи познакомлен, я виделся с детства на улице Воинова. Не часто, но уже в девяностые я знал, что это друг Аронзона, и испытывал трепет. И тут Эрль. На концерте Хвоста.

Потом, где-то во второй половине девяностых Феликс Израилевич Якубсон взял меня с собой для знакомства с Эрлем — и повёз меня к нему в Лахту. Я никогда не бывал у Эрля в прежних местах его пребывания — на Гороховой, например. Через лет пять я был частым посетителем его дома и видел, как его жилище обрастает книжными полками, наполняется книгами, пластинками, CD и DVD дисками… Я очень ярко помню тот первый случай посещения: был включен телевизор, без звука, и играла музыка — какие-то блюзы, кажется… Шёл разговор о возможности издания Аронзона как можно более полно.

И вот Виталий Львович Аронзон, выйдя на Илью Кукуя, сынициировал начало работы. Это был самый конец 2003 года. Я, созвонившись с Эрлем, приехал к нему. С начала 2004-го стал ездить к нему регулярно — один, два, а иногда и три раза в неделю. Шла работа. Шла быстро. Не так быстро, как, наверное, этого хотели те, кто находился немного вне.

14 мая 2004 года мы с женой были приглашены на день рождения Владимира Ивановича. Была Татьяна Львовна Никольская.

А ещё до этого, зимой 2003-го, — или я ошибаюсь на год? и это был уже 2004-м? — в пространстве небольшого книжного магазина на истфаке университета был вечер памяти Аронзона (помимо В. Эрля, Ф. и М. Якубсонов, Т. Никольской, были Ю. Галецкий, П. Шеманин, С. Красицкий). Там, кажется, и было обнародовано, что будет собрание сочинений Аронзона. Оно появилось.

У нас с Эрлем сложились какие-то очень хорошие тёплые отношения, и я с радостью ехал в его дом, набитый всякой всячиной. Я там познакомился с Н. И. Николаевым. Последний ко «всячине» нисколько не относится. Потом я не раз пользовался его советами, и он понимал Володю, Владимира Ивановича, — как никто.

Выходу двухтомника Аронзона предшествовала большая неприятность (это мягко). У Эрля случился инсульт. Мы с женой в зимние каникулы тогда поехали в Скандинавию. Мне позвонила наша общая знакомая, которой все должны поклониться теперь за столь долгие годы активной и деятельной жизни Владимира Ивановича. Света сказала, что у него случился удар и левая половина онемела.

Я бывал много у Эрля в больницах. В разных больницах. Я даже теперь все не упомню. Всё в то время и после. Был первый мед. Была больница св. Георгия… Была Мариинская. Да, в Мариинской он сам ужасался: в коридоре на полу были положены бомжи. С Сергеем Васильевым, Дмитрием Озерским встречались, его посещая друг за другом.

Между тем, шла работа над собранием сочинений Аронзона. В последнее перед выходом книги лето мы вместе часто бывали в издательстве Ивана Лимбаха — тогда оно располагалось близ набережной Карповки. Я туда заходил очень часто, выполняя технические поручения своих подельников.

К Эрлю ездил два, а то и три раза в неделю. Говорил с ним часами по телефону.
Как-то было, что мы ездили к нему вместе с Ильей Кукуем и Сергеем Бирюковым, который на тот момент, как и Илья, оказался в СПб. Помню встречу на станции метро «Чёрная речка», куда пришел Борис Констриктор — с ним связей тогда никаких не было, читал его немного, в основном имя слышал. Тоже ведь старый соратник Эрля!

По просьбе Бирюкова я подготовил машинописную копию стихотворений Владимира Эрля, которые, заверенные автором, на тот момент не имевшим уже своей печатной машинки и доверившим мне это дело, были напечатаны в альманахе Академии Зауми (2007). Думаю, это послужило Эрлю сигналом, что мне можно доверить его архив. И в какие-то моменты я довольно много отсканировал. Разумеется, всё это отдавалось в электронном виде ему. Надеюсь, он этим пользовался, готовя свои тексты к публикации в тех книгах, которые так охотно печатало издательство «Юолукка» (Пяйви Ненонен и Олег Дмитриев).

Я помогал ему вычитывать тексты Василия Кондратьева, когда был первый раз — где-то в 2007 году — предпринят шаг к изданию этого уникального автора, которым Володя не переставал восхищаться. Это было его последнее сильное потрясение. Кондратьева он назвал одним из своих важных моментов жизни. Но одновременно он успел вычитать книгу Валерия Шубинского о Хармсе, которая готовилась в издательстве «Вита Нова», а ещё раньше с Алексеем Дмитренко подготовил том Хармса.

Он жаловался на левую руку, что она временами не слушается — последствия инсульта.
У него были часты гости. Но с немногими я пересекался. Например, с Павлом Рыжаковым, который помогал собирать и копировать тексты Анри Волохонского для готовившегося Ильёй Кукуем собрания произведений, я познакомился позже.

Иногда Володя был открыт и говорил о своих неприязнях, что было для него вообще естественнее, чем обратное. Он тогда не просто ругал. Он обозначал свои точки несогласия. Было понятно, что в каких-то вопросах он был непримирим. Он предъявлял людям счёт, который следовало бы предъявлять текстам, в ином случае — предметам.

Несмотря на нелады с рукой, он очень быстро и так мягко нажимал на клавиши. Его в крапинку веснушек большие руки почти не шевелились, словно лёжа или даже вися над клавиатурой. Но буквы выскакивали, иногда меняясь местами или исчезая — в случае ошибки… Было понятно: этот человек знает, что такое текст и как с ним быть. Это было большее, чем просто текстология (книги Соломона Рейсера стояли у него на полке, и он чтил эту «скучную» дисциплину). Во всём, что касается текста как такового, он был категорически педантичен, не терпя неаккуратности. В этом смысле он был неприступен. И был не преступен.

С людьми сложнее. Может, ему — во всяком случае в то время, как я его знал, — мешало то, что люди меняются и тем вносят сумбур в тот порядок, который мог бы предстать или быть представленным как совершенный. Эрль очень любил порядок. Порядок особого рода, не имеющий ничего общего с порядком бытовым. Его порядок был несопоставим с бытовым, противоречил бытовому и быту. Вспомните рассказ Никольской об утке со сливами! Вот это и есть порядок, но по Эрлю.

Мы подготовили совместно ещё книгу детских стихов Аронзона, снова втроём. Был перерыв в общении, в отношениях. Потом я позвонил ему — поздравить с выходом этой книги, и отношения возобновились.

Эрль любил музыку. У него были безоговорочные пристрастия. Кто-то рассказывал, что у него в советские годы была собрана вся дискография Хендрикса. Он любил кино. Он не переставал открывать для себя каких-нибудь авторов, покупая книги и при этом соглашаясь, что теперь читает много меньше, чем раньше. Со вздохом.

Он любил посмеяться. И иногда мы с ним по какому-либо поводу хохотали, и я, отойдя от пароксизма, видел, как он вытирает слёзы — слёзы смеха.

Порядок? Конечно, слово другое. Вернее — слово-то, а то, что за ним стоит, — другое. Владимир Ибрагимович находил порядок в установлении некоего смутного балансирования, когда с виду стабильное обнаруживает что-то неуловимо динамичное. Эрль неоднократно упоминает о «чхае» — недосказанном. Можно бы сказать: «туманное», но это было бы ещё более неточно. Эрль стремился к точности в том, что отвергает точность.

Наша последняя встреча произошла в 2017 году. Собственно, это была и не встреча. Мы виделись. Я сидел у него в комнате. В Лахте. Тогда я последний раз видел хеленукта Владимира Эрля — человека и поэта, которому обязан многим и надежды (или как ещё назвать?) которого не оправдал, как и многие до меня.

Я не могу написать мемуары про него. Я его знал в поздние годы, когда он уже был легендой. Ему было важно признание. Я читал его, читал много. Полагаю, что мои прочтения его романа и некоторых его стихотворных текстов чего-то стоят. Но это не важно!

Я пишу не о нём. Увы, это невозможно. О себе? Мне бы этого совсем не хотелось. Но моё восприятие неминуемо присутствует. Я доверялся тому, что он говорил. И теперь понимаю, что он был часто прав — речь шла не о «жизни». Мне запомнились его слова, словечки, интонации, мысли. В 19999 (sic!) он издал свой текст «В поисках за утраченным Хейфом». Похоже, теперь нам отправляться в поиски за утраченным — или даже недоступным? — Эрлем. Я говорю не о человеке. Вправе ли я, как и вправе ли кто-нибудь другой, судить его по человеческим счетам? Он оставил много текстов, он много сделал того, что исключает его из обыденности и заставляет говорить о нём на изрядно забытом языке искусства. А это язык, которому пристало быть взвешенным не за один день.

Сергей Стратановский

Умер Володя Эрль, Владимир Ибрагимович Эрль, как он себя называл, хотя по паспорту он был Владимиром Ивановичем Горбуновым, но об этом мало кто знал. Литературную жизнь Ленинграда 1960–1980-х, да и последующих лет, невозможно представить без него, он был один из тех людей, которые создавали среду, создавали атмосферу времени, строили иную, альтернативную советской, культуру. И Володя делал это не только своими поэтическими и прозаическими текстами, но и своим поведением, своей манерой одеваться, всем своим обликом. Он почти всегда был «в образе», подобно тому, как впоследствии Пригов почти всегда был в образе Дмитрия Александровича Пригова.

Эрль тщательно продумывал свой образ, начиная с псевдонима. Эрль по-английски пишется earl, это староанглийский титул, который по-русски обычно переводится как граф. То есть в псевдониме есть некий прикус чего-то английского, чему противоречило отчество Ибрагимович, тянущее в другую, восточную сторону. Он создавал легенду о своём происхождении, уверяя что его дед был деревенским колдуном. (В последние годы жизни, отпустив огромную бороду, он действительно стал походить на деревенского колдуна).

Не получив высшего образования (он, впрочем, к этому и не стремился) Володя был широко образованным человеком. Его университетом была Публичная библиотека, где он открывал для себя тех писателей, о которых ничего не говорилось в официальной истории литературы. Это прежде всего обэриуты. Следует сказать, однако, что о них можно было узнать не только, и даже не столько в залах Публички. Был ещё жив «последний обэриут» Игорь Бахтерев, был жив подпольный философ Яков Друскин, спасший во время войны архив Хармса, и другие люди, близкие к Объединению реального искусства. Появились тогда в Ленинграде и молодые исследователи обэриутов: Михаил Мейлах, Анатолий Александров, Татьяна Никольская. Стал таким исследователем и Эрль. Уже в 1970-е годы он подготовил, вместе Мейлахом, собрание сочинений Хармса. (Первый том вышел в Бремене в 1978 году.)

Но в первую очередь он, конечно, был поэтом. Обэриуты для него были не столько предметом исследования, сколько живой традицией, которую следовало развивать и углублять. При этом у него не было сосредоточенности только на своём: его интересовали поэты совсем на него непохожие, как например, Светлана Кекова. Он собирал, перепечатывал, а впоследствии издавал Леонида Аронзона и Александра Миронова.

Особо следует сказать о его самиздатской деятельности. Под маркой издательства «Польза» он составил более ста машинописных сборников. Впоследствии Борис Констриктор назвал его «Паганини пишущей машинки». Он печатал тексты на цветной бумаге, заголовки печатал красным, используя двуцветную ленту, строки были идеально выровнены.

Мои личные отношения с ним складывались непросто. Он публиковался в самиздатском журнале «Обводный канал», редакторами-составителями которого были мой друг Кирилл Бутырин и я. В шестом номере нашего журнала (1984 г.) мы опубликовали его стихотворные и прозаические тексты. Но потом он обиделся на мою статью «Чёрные игры» в восьмом номере «Обводного», в которой я ненароком задел Хармса. Я сейчас не отрекаюсь от этой статьи, но в отношении Хармса я действительно был неправ, и Володя имел все основания обидеться. В последние годы, однако, наши отношения наладились.

Как только наступил XXI век, один за другим стали уходить из жизни люди ленинградской «второй культуры», друзья моей молодости. Из поэтов первым ушел Виктор Кривулин, за ним последовали Олег Охапкин, Елена Шварц, Александр Миронов, Аркадий Драгомощенко. Из прозаиков Аркадий Бартов, Евгений Звягин и в этом месяце Борис Рохлин. Из деятелей самиздата Борис Иванович Иванов и Кирилл Бутырин. И вот теперь Владимир Эрль, поэт, прозаик, текстолог, деятель самиздата. Вечная память.

 


 

Татьяна Никольская

Фрагмент воспоминаний о Владимире Эрле

Со времён Малой Садовой богемное поведение сочеталось у Володи Эрля с «трудовой дисциплиной». Он мог с большой компанией зайти в гости без приглашения даже к незнакомому человеку. Однажды в два часа ночи, правда, белой, молодые поэты пришли в мастерскую Миши Беломлинского на Чёрной речке, где на время визита в родной город поселился Евгений Рейн. Ярчайший представитель старой богемы воспринял этот ви¬зит как должное. Поэты до утра читали друг другу стихи. Совсем по-другому отнеслись к внезапному появлению Володи и его друзей родители моего мужа, Лени Черткова, тем более что их сына в этот момент не было в городе. Знаток жизнетворчества Даниила Хармса, Володя появился в музее Достоевского на многолюдном заседании «Клуба-81» и подчёркнуто вежливо спросил: «Скажите, пожалуйста, не здесь ли собираются антисоветские поэты?» — после чего перестал быть персоной грата для руководителей клуба. Я наблюдала, как бережно относился Володя к черновикам Алёши Хвостенко и его компании, подбирая у Хвоста каж¬дую бумажку, оставленную после поэтических состязаний. Старательно выполнял Эрль «служебные обязанности» и в киосках «Союзпечать», и в котельной. Помню, как от Алика Альтшулера Володя узнал новый способ варки риса, который продемонстрировал мне на кухне коммунальной квар¬тиры на Гороховой. Рис полагалось тщательно промыть, меняя воду то ли двенадцать, то ли пятнадцать раз, чтобы избавиться от излишка крахмала, а затем варить с перерывами, несколько раз сливая воду. Мне этот способ не подошёл, а Володя наслаждался процессом, превращая работу в медитацию.

В 1989 году мы с Володей подготавливали к печати первое комментированное издание прозы Константина Вагинова. Эрль был составителем и текстологом, я — автором вступительной статьи, а комментарии мы делали вместе. Я отнесла свою часть работы в киоск «Союзпечать», мимо которого проходила практически ежедневно и справлялась, как идут наши дела. Володя работал тщательно, но медленно. Сроки поджимали. Московский редактор Екатерина Маркова часто звонила и просила ускорить процесс. Володя обещал, но работу не заканчивал. В конце концов редактор позвонила в отчаянии и сказала, что если через день рукописи в Москве не будет, издание Вагинова не состоится. Я позвонила другу Эрля Коле Николаеву, исследователю творчества Льва Пумпянского, и попросила об экстренной помощи. До сих пор не знаю, как Коле удалось уговорить Володю поставить точку. Верный друг и ценитель Вагинова лично отвёз Эрля на Московский вокзал, купил билет до Москвы и обратно, посадил в вагон и дождался отправления поезда. Книга вышла стотысячным тиражом в твёрдой обложке. В приложении была опубликована ранняя проза Вагинова и неизвестные до этого архивные материалы.

В середине девяностых мы с Володей делали для другого московского издательства собрание вагиновских стихов. Эрль подолгу просиживал в библиотеке Академии наук, чтобы снабдить книгу исчерпывающим комментарием. Издателям надоело ждать. Книга не вышла. Вступительная статья через несколько лет появилась в журнале «Звезда» (№ 10 /1999). За год до этого вышло прокомментированное Аней Герасимовой собрание стихотворений Вагинова. Володя отнёсся к Аниной работе критически, хотя, насколько помню, серьёзных придирок к текстологии и комментариям у него не было.

Не меньше, чем литературу, Володя любил кошек. Он гордился сочинённым слоганом:

Будь готов кормить котов!
Кормить котов всегда готов!

Часто рассказывал о своём котике, который упал с высокого этажа, но остался жив, только сломал передние зубы. Обожал другого котика, принесённого от Вити Кривулина и его жены Оли Кушлиной. Долго скорбел, когда его любимец умер от несбалансированного питания — сухого корма. Последней в его жизни была миниатюрная кошечка Хню. Дружившая с Володей американская славистка Энсли вместе со своей подругой устроила день рождения Хню. Киске были принесены подарки, поставлен тортик с одной свечкой. Вокруг Хню водили хоровод, а потом прочли ей вслух текст Хармса. Не знаю, как Хню, а Володя остался доволен праздником.

Скорбим 

03.10.2020, 2244 просмотра.




Контакты
Поиск
Подписка на новости

Регистрация СМИ Эл № ФC77-75368 от 25 марта 2019
Федеральная служба по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций

© Культурная Инициатива
© оформление — Николай Звягинцев
© логотип — Ирина Максимова

Host CMS | сайт - Jaybe.ru