Дополнительно:

Мероприятия

Новости

Книги

«Пункт назначения». Анна Глазова (Нью-Йорк)

 Мистраль из сна

 

2 июня, в день, когда я обратила внимание, что в Москве уже почти отцвела сирень и из мира снов дул прохладный ветер, который вполне можно было бы назвать мистралем, находись мы во Франции, Анна Глазова читала свои стихи в «Даче на Покровке». Вечер прошёл очень быстро: стихи у Анны небольшие, и она представила тексты, которые прежде в Москве не читала, а последнее ее выступление было осенью, и таких текстов не могло набраться очень много.

Читала Анна тихо, одновременно просто и заклинательно, стоя, с тёмным светом из глубины глаз, и показала три цикла: «Живое любит неживое», «Один человек» и ещё самые последние стихи, написанные после стихов про одного человека и как бы являющиеся ответом на них. Своё чтение Анна предварила словами, что сейчас, после книги «Опыт сна», она находится в промежуточном состоянии (между книгами) и покажет нам work-in-progress.

Если стихи Анны читать с голоса – это должно быть приглушённое бормотание. Если их записывать – они должны быть высечены на ночных камнях для каких-то маленьких народов, живущих в траве. Там, в лесу тёмной половины извилистой вязки ума, для маленьких народов, живущих вместе с кротами, землеройками и короедами, эти стихи – что-то вроде фрагментов Гераклита Эфесского, как известно, прозванного своими современниками Тёмным, потому что его философско-поэтические изречения были смутны, как язык оракула.

В стихах Анны Глазовой, как-то присуще чистой лирике, не провести границу между внутренним и внешним, чувствами и природой. Когда перед нами пейзаж, растения, камни, не становится менее отчётливо, что речь идёт о чём-то внутреннем и «маленьком», о микровзаимодействиях, глубинном и элементарном – под луной, под сердцем, под кожей, – уровне. Кровяные тельца, петли памяти… Точность попаданий Глазовой трудно зафиксировать, настолько они малы. То, что в мире больших размерностей предстаёт как небесная гармония и смерть, лук и лира, на уровне микровзаимодействий обращается в какое-то китайское иглоукалывание. У нас обычно нет дистанции, чтобы видеть «маленькие» вещи: слишком близко к телу.

Для создания этой дистанции требуется «искусственный» язык, остранённый, преодолевающий нестерпимую плотность примыкания. Язык, похожий на подстрочник перевода с несуществующего оригинала, как в названии одного из стихотворений Анны Горенко: «перевод с европейского». Создание такого подстрочника с несуществующего оригинала – хотя следы ряда существующих оригиналов всё же вполне просматриваются, –напоминает пение на вымышленном языке, имитирующее песни никогда не бывших, а, может быть, уже тысячи лет как бесследно исчезнувших с лица земли культур. Но в этих песнях мы в преображённом виде всё-таки опознаём следы известных нам музыкальных традиций; и в этом пении струится подземной рекой сквозной миф европейской поэзии: начиная с поэтических фрагментов досократиков, через Пауля Целана и других европейских модернистских поэтов.

В первом цикле, который читала Анна, о любви живого к неживому, мы видим один из очень частых у неё приёмов, на котором держатся тексты: микроразличения слов, или, вернее, обнажение напряжённых отношений внутри пары или группы слов. Это могут быть сходные, но чуть различные слова ( «древесные – деревянные»), антонимы ( «щедрость – скупость»), или более сложные варианты отношений ( «средство – цель», «отрог – складка»). На поэтически-философском обосновании возникающего напряжения и держится лирический сюжет стихотворения. Так, Анна пишет: «отличать полость от пустоты / (как сладкую воду от пресной)» или «успеть закончить себя / к своему же успению», где смысл слова «успение» вступает в отношения со словом «успеть» и выступает как бы его завершением. Происходят микросдвиги смысла, одно слово влечёт за собой следующего члена пары, но смысл меняется. Так, пропущенное слово «дверь» привело за собой фонетически схожую «тварь» в строчке «ключ которым открывается тварь». «Хрусталик» глаза влечёт за собой «хруст», с которым надломлена ветка. Для стихов Анны Глазовой характерно не только пристальное вглядывание в явления ( «когда ты вглядишься / в павлиний глаз»), но и вслушивание в слова: она позволяет быть между ними неочевидным напряжённым связям, сама способствует им, создавая определённый стиховой контекст, усиливая это напряжение и отсекая лишнее, оставляя обнажённый костяк поэтической мысли.

Цикл Анны про живое и неживое заставил задуматься, что, собственно, считать живым, а что – не живым, как провести различие? «Ленты маленькой кислоты / из которых сплетено всё живое» сами сплетены с неживым. В живом человеке есть неживое: микроэлементы, железо, вода. Та же вода – вроде бы неорганическое соединение, но, во-первых, источник жизни, всему живому необходимый, а, во-вторых, каждая её капля населена микроорганизмами. На всех уровнях живое и неживое проникают друг в друга, они нераздельно спаяны и, наверное, это и есть их любовь.

Относительно следующего цикла Анна сказала, что им загнала себя в угол – вопросом об определённом-неопределённом человеке, вопросом о self. Цикл представляет из себя 15 коротких, минимальных историй, героем которых является «один человек», и непонятно, насколько этот один человек определён или тут просто фигура речи, повествующая каждый раз о разном. Что происходит с этим «одним человеком»? Странные вещи. Он взял в наследство граничный камень, он наполнился тайной, он всыпал в устье соль и заболел солевой лихорадкой, ему не удаётся сделать чужое своим, он спит и сливается с тёмным собой, он гребёт во сне и течение его выносит в явь, он дал обет безбрачия души, но душа его нарушает, он не готов от себя отвлечь объяснения, он устал от холмов и оврагов и стал водомером, он спасся от углов-тупиков, навсегда уйдя в подземелье, он говорил не словами, а именами.

Кажется, Анна Глазова, которая вообще избегает местоимения «я» в своих текстах (оно у неё встречается, но очень редко), рассказывает здесь нам что-то глубоко-интимное о себе – о тебе – обо мне, и необходимое для её поэзии остранение создаёт для такого рассказа фигуру «одного человека». Строгая мысль, управляющая этим циклом, показывает, насколько далеко может отстоять выражение собственного «духовного опыта» от прямой исповедальности новой искренности. «Духовная биография» мысли и опыта «одного человека» у Глазовой рассказывает о чём-то большем, чем его «я» – о совершающейся в нём трудной работе, о том, как живёт в нём сама жизнь, как сквозь него существует и действует поэтически-философская мысль в её строгости, трезвости и взыскательности.

Кто он – «один человек»? Кажется, он не «я-свой», а «я-чужой», «я-общий», как в стихотворении из следующей, написанной после этого цикла, подборки Глазовой:

 

спящий вычтен

из себя своего

и свободен

в себе же чужом

без вещей в себе общем

 

В последней подборке Анна Глазова отошла от фиксации на одной теме, хотя следы «одного человека» ещё пронизывают этот цикл. Как свойственно стихам Анны, наваждения её внутреннего «я» здесь властно вовлекают читателя в свою орбиту. Она вглядывается в себя, и мы читаем её тексты о тьме и свете, соке земли, кормящем цветы, о сне и свободе, об инородности собственного тела, отбрасывании себя от тени, о памяти…

После Анне задали несколько вопросов из публики, в которую входили среди прочих Мария Степанова и Глеб Морев, Геннадий Каневский и Елизавета Неклесса, приехавший из Петербурга Дмитрий Григорьев, Кирилл Корчагин, Игорь Гулин, критик Людмила Вязмитинова и известный как практикующий эзотерик из семьи потомственных карпатских мольфаров Андрей Явный. Вначале Данил Файзов спросил, как она себя ощутила, несколько лет назад получив третье место в номинации «Поэзия» «Русской премии». Анна рассказала, что сама отослала стихи на конкурс «Русской премии», потому что её хорошая читательница посоветовала ей, а дальше была не так уж удивлена. «Вот если бы они ни с того, ни с сего позвонили в середине ночи – это было бы удивительно».

Потом Андрей Явный спросил Анну, насколько её тексты связаны с мистериальной традицией, но он произнёс это быстро, и все услышали не про «мистериальную», а про «мистральную» традицию, происходящую как бы от ветра. Анна услышала так же, и уточнила, что он имеет в виду. Ей объяснили, что был вопрос про «магическое» (Андрей Явный сказал, что она читала стихи, как заклинатель духов, словно стоя в магическом круге), Глазова ответила, что времена не такие, чтобы стихи сбывались, однако рассказала о том, как она пишет: есть точка между сном и бодрствованием, и в этой точке она и записывает стихи. Здесь можно вспомнить комментарий Анны к одному из своих стихотворений, про сон и явь: «можно заснуть не туда, или проснуться не туда». Впрочем, на вечере Глазовой похоже мы все заснули куда надо, и то, что я помню по пробуждении, кажется мне прекрасным, даже если я и проснулась по своему обыкновению не совсем туда, но тут уже ничего не поделаешь.

 

Алла Горбунова

Пункт назначенияДача на Покровке 

18.07.2015, 5682 просмотра.




Контакты
Поиск
Подписка на новости

Регистрация СМИ Эл № ФC77-75368 от 25 марта 2019
Федеральная служба по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций

© Культурная Инициатива
© оформление — Николай Звягинцев
© логотип — Ирина Максимова

Host CMS | сайт - Jaybe.ru